Леонид Абрамович Юзефович - Барон Унгерн: Самодержец пустыни

Барон Унгерн: Самодержец пустыни

Полки стояли как изваянные,

молчаливые и такие тяжёлые,

что земля медленно уходила под

ними вниз. Но не было знамён

с полками... Над равниной всходило

второе солнце. Оно шло невысоко.

Ослеплённые полки закрыли глаза,

узнав в этом солнце все свои знамёна.

Всеволод Вишневский. 1930 год

Но Наполеона у нас не предвидится.

Да и где же наша Корсика? Грузия,

Армения? Монголия?

Максимилиан Волошин. 1918 год

В каждом поколении есть души

счастливые или проклятые,

рождённые неприкаянными, лишь

наполовину принадлежащими семье,

месту, нации, расе.

Салман Рушди. 1999 год

Смысла железные двери величиной в пядь

Открываются ключами примеров величиной в локоть.

Гунтан Банби Донме. XVII век

ОТ АВТОРА

Летом 1971 года, ровно через полвека после того, как остзейский барон, русский генерал, монгольский князь и муж китайской принцессы Роман Фёдорович Унгерн-Штернберг был взят в плен и расстрелян, я услышал о том, что он, оказывается, до сих пор жив. Мне рассказал об этом пастух Больжи из бурятского улуса Эрхирик неподалёку от Улан-Удэ. Там наша мотострелковая рота с приданным ей взводом «пятьдесятчетвёрок» проводила выездные тактические занятия. Мы отрабатывали приёмы танкового десанта. Двумя годами раньше, во время боёв на Даманском, китайцы из ручных гранатомётов поджигали двигавшиеся на них танки и теперь в порядке эксперимента на нас обкатывали новую тактику, не отражённую в полевом уставе. Мы должны были идти в атаку не вслед за танками, как обычно, не под защитой их брони, а впереди, беззащитные, чтобы расчищать им путь, автоматным огнём уничтожая китайских гранатомётчиков. Я в ту пору носил лейтенантские погоны, так что о разумности самой идеи судить не мне. К счастью, ни нам, ни кому-то другому не пришлось на деле проверить её эффективность. Китайскому театру военных действий не суждено было открыться, но мы тогда этого ещё не знали.

В улусе имелась небольшая откормочная ферма. Больжи состоял при ней пастухом и каждое утро выгонял телят к речке, вблизи которой мы занимались. Маленький, как и его монгольская лошадка, издали он напоминал ребёнка верхом на пони, хотя ему было, думаю, никак не меньше пятидесяти, из-под чёрной шляпы с узкими полями виднелся густой жёсткий бобрик седины на затылке. Шляпу и брезентовый плащ Больжи не снимал даже днём, в самую жару.

Иногда, пока телята паслись у реки, он оставлял их и выходил к дороге полюбоваться нашими манёврами. Однажды я принёс ему котелок с супом. Угощение было охотно принято. В котелке над перловой жижей с ломтиками картофеля возвышалась баранья кость в красноватых разводах казённого жира. Первым делом Больжи объел с неё мясо и лишь потом взялся за ложку, попутно объяснив мне, почему военный человек должен есть суп именно в такой последовательности: «Вдруг бой? Бах-бах! Всё бросай, вперёд! А ты самое главное не съел». По тону чувствовалось, что это правило выведено из его личного опыта, а не взято в сокровищнице народной мудрости, откуда он потом щедро черпал другие свои советы.

В следующие дни, если Больжи не показывался у дороги во время обеденного перерыва, я отправлялся к нему сам. Обычно он сидел на берегу, но не лицом к реке, как сел бы любой европеец, а спиной. При этом в глазах его заметно было выражение, с каким мы смотрим на текучую воду или языки огня в костре, словно степь с дрожащими над ней струями раскалённого воздуха казалась ему наполненной тем же таинственным вечным --">