Григорий Евсеевич Зиновьев - Карл Либкнехт

Г. Е. Зиновьев
КАРЛ ЛИБКНЕХТ

*

ПОД ОБЩЕЙ РЕДАКЦИЕЙ

М. Горького, Мих. Кольцова, А. Н. Тихонова

РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ:

М. Горький, акад. С. И. Вавилов, проф. Б. М. Гессен, проф. И. Э. Грабарь, М. Е. Кольцов, Н. В. Крыленко, А. В. Луначарский, проф. А. П. Пинкевич, Н. А. Семашко, В. М. Свердлов, А. Н. Тихонов, проф. А. Н. Фрумкин, проф. О. Ю. Шмидт.

М.: Журн. газетное объединение, 1933.

INFO

Обложка П. Алякринского

Технический редактор Г. Белинский

Уполн. Главлита В 65861

Изд. № 268

Зак. тип. 866

Тираж 50 000

Колич. зн. в бум. листе 88 000

Стат А5—148 X 210 м.

Колич. бум. листов 13¹/8

Книга сдана в производство 22/VII

Подписана к печати 11/IX 1933 г.

Отпечатано в 7-й тип. «Искра Революции»

Москва, Арбат, Филипповский пер., 13.

..Кровь лучших людей всемирного пролетарского Интернационала, незабвенных вождей международной социалистической революции закалит новые и новые массы рабочих к борьбе не на жизнь, а на смерть. И эта борьба приведет к победе.

В. И. ЛЕНИН — На смерть Карла Либкнехта и Розы Люксембург.

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

…Есть же одно лицо, один образ, поднявшийся над войной, который будет вечно сверкать красотой и мужеством — Либкнехт!

БАРБЮС. В огне».

СРЕДИ книг, посвященных первой всемирной империалистической войне, одно ив первых мест бесспорно принадлежит книге Анри Барбюса «В огне», столь понравившейся В. И, Ленину. Эту книгу А. М. Горький назвал замечательной книгой, «удивительно простой и беспощадно правдивой». В этой «страшной и радостной книге» (Горький), описывающей будни войны, передана беседа среди измученных, исстрадавшихся и изверившихся рядовых солдат французской армии темной беспросветной ночью в окопах на одном из самых тяжелых участков фронта. В уста капрала Бертрана, который больше других думает над общим положением, созданным мировой бойней, и лучше других умеет выразить самую сокровенную мысль своих товарищей, автор вкладывает следующее размышление вслух:

«— Будущее! — воскликнул он вдруг тоном пророка. — Какими глазами станут смотреть на пас те, которые будут жить после нас и душа которых будет наконец приведена в равновесие прогрессом, неотвратимым, как рок? Какими глазами они посмотрят на эти убийства и на наши подвиги, о которых даже мы сами, совершающие их, не знаем, следует ли сравнивать их с делами героев Плутарха и Корнеля или же с подвигами апашей… И, однако, смотри! — Есть же одно лицо, один образ, поднявшийся над войной, который будет вечно сверкать красотою и мужеством!^[1]

«Опершись на палку, склонившись к нему, я слушал, впивая в себя эти слова, раздавшиеся в безмолвии ночи из этих почти всегда безмолвных уст. Ясным голосом он выкрикнул:

«— Либкнехт!

«И поднялся, не разжимая окрещенных рук. Его прекрасное лицо, хранившее серьезность выражения статуи, склонилось на грудь. Но вскоре он снова поднял голову и повторил:

«— Будущее! Будущее! Дело будущего — загладить это настоящее, стереть его из памяти людей, как нечто отвратительное и позорное».

В этих размышлениях французского солдата нет ничего искусственного, надуманного. Да, приблизительно такие слова могли быть и наверняка были сказаны тогда во французских окопах. Они могли в ту пору быть сказанными и в окопах любой другой империалистской армии. Такие слова были на устах и во всяком случае в сердцах многих десятков тысяч, а как показали вскоре ближайшие годы — и миллионов.

Но то обстоятельство, что слова эти могли быть тогда сказаны именно во французских окопах и отразить сокровеннейшие чувства рядовых французской армии, имеет особенно гигантское значение. Моральная победа великой идеи интернационализма заключалась в том, --">