Семен Михайлович Бытовой - От снега до снега

сказала:

— По-моему, денек будет отличный...

А тот будто не расслышал ее слов, произнес упавшим голосом:

— Как наша девочка без молока будет, понять не могу...

— Ничего, дорогой Ичанго, как-нибудь обойдемся. Дадим Людочке сладкий чай с печеньем.

— Разве можно так?

— Можно, только не следует нам тут слишком задерживаться.

Ичанго обрадовался словам Марии Тимофеевны, что можно теперь обойтись и без важенки, быстро схватил чайник, сбегал к горному ключу и, вернувшись с полным чайником воды, повесил его над костром:

— Напоим девочку чаем — и в дорогу!

Спускались с горного перевала медленно и осторожно узкой каменистой тропинкой. Только Мария Тимофеевна с детьми ехала на олене.

Ичанго с Карцевым шли впереди пешком...

— Я забыла вам сказать, — продолжала Людмила Казимировна, — что Улавган за эти годы совершенно преобразился.

Когда мы приехали туда, это было небольшое затеряннное среди голой тундры стойбище. Оно состояло из одних юрт, лишь два стандартных домика приютились на отшибе.

Постоянно жили в Улавгане только женщины и дети. Оленеводы почти круглый год, или, как тут говорят, от снега до снега, были в кочевках. Позднее, когда в колхозе ввели дежурных пастухов, они получили возможность чаще бывать дома.

Улавганцы радушно встретили моих родителей и специально для нашей семьи соорудили юрту, устлав ее внутри чистыми оленьими шкурами. Мы и прожили в ней все лето до осенних холодов.

Узнав, что наша важенка погибла на горном перевале, они привели нам другую вместе с белым теленочком.

— Слышали, что девочка без оленьего молока не может, — сказала старая эвенка Алья. — Так что бери другую важенку. А белый теленочек пускай твоему сыну будет, ведь он старший у тебя, верно, мамка?

— Старший, — смущенно сказала мать.

— Вот видишь, Ичанго правильно говорил.

Отцу моему все-таки удалось в одном из стандартных домиков открыть школу.

И первого сентября 1946 года, как и повсюду в нашей стране, двадцать пять мальчиков и девочек пришли на первый урок.

Парт в классе не было. Сидели на скамейках, сколоченных из сосновых реек. Зато доска висела настоящая, во всю стену.

В тот день около школы собрались, как на праздник, все жители Улавгана. Приехали из тундры пастухи.

Прямо на улице в больших чугунных котлах варили оленье мясо для торжественного обеда.

Во время веселого пиршества отец говорил:

— Друзья мои, все, что было в наших силах, мы сделали. Школа наша, хоть и крохотная, всего один первый класс, но год от года она будет расти, и в будущем на ее месте вырастет новая школа-интернат, где ребята будут жить со всеми удобствами. А учителей будет в той школе, я думаю, столько же, сколько у нас нынче учеников. — И обратился к Ичанго, который сидел ссутулясь на корточках и курил трубку: — А вам, дорогой Ичанго, большое спасибо от нашей семьи за помощь и заботы. Вы были нашим проводником, теперь стали нашим другом!

Бабушка Алья, маленькая, сухонькая, с желтоватым, морщинистым лицом, управлявшая трапезой, вытащила из кипящего котла кусок оленьей грудины и передала Ичанго. Он взял мясо и, обжигаясь, принялся есть, обрезая около губ острым, как кинжал, охотничьим ножом.

А после пиршества, как здесь издавна заведено, начались гонки на оленях, стреляли из луков по мишеням, соревновались чаутчики.

С тех пор начало учебного года отмечают в Улавгане как радостный праздник.

Нужно ли вам говорить, что слова моего отца в точности сбылись?

Как раз я, его дочь, одна из двадцати пяти учителей нашей новой школы-восьмилетки.

Есть среди них и четыре эвенки. Когда-то они пришли в первый класс той крохотной школы, которую открыл в стандартном домике Казимир Петрович Карцев...

Людмила Казимировна поднялась с валуна, прошлась вдоль берега залива, потом вернулась на место и сказала:

— Вы, наверно, устали слушать меня?

— Да что вы, сколько я ни просил Ичанго рассказать о себе, ничего толком от него не добился. «Ты ее, Людмилку нашу, спроси, — говорил он, — она лучше расскажет тебе».

Она рассмеялась.

— Он ведь теперь и живет у нас. Тогда слушайте, что было с ним дальше.

Случилось это несколько лет назад.

То ли из-за яркого отраженного солнца, от которого он никогда не берег глаза, то ли с возрастом — ему уже шел седьмой десяток — у Ичанго стало портиться зрение.

Прежде, когда косяк оленей утягивался далеко к горизонту, он отлично видел вдали густой лес движущихся рогов. А однажды в ясное --">