Владимир Якутов - Пётр Машеров

НАЧАЛО ПУТИ

I

Среди перелесков и лугов, в излучине рек Оболянки и Лучесы, раскинулась небольшая деревня Ширки. Ее жители издавна занимались землепашеством, кустарным промыслом, отходничеством. Некоторые крестьяне подрабатывали на железной дороге, которая пролегает рядом, кое-кому удавалось устроиться в Витебске, Богушевске или Сенно. Земли здесь малоплодородные, подзолистые и супеси. Да и таких приходилось в обрез. Особенно трудно было многосемейным. К их числу относился и Мирон Машеров. Он женился по любви на красавице из соседней деревни Замосточье. Его не испугало, что Дарья была сирота и безземельная и, естественно, бедная. «Была бы любовь, а богатство никуда не уйдет»,— отшучивался Мирон. Но от этого жизнь не становилась легче. Приходилось трудиться по двенадцать-четырнадцать часов в сутки. Выручали смекалистость и навыки, привитые трудолюбивым и мастеровым отцом Василием. Мирон умел плотничать и слесарничать, и столярничать, выделывать овчины и шить полушубки. Это сильно выручало семью. Дарья как могла помогала мужу. Она тоже могла шить и кроить, ткать полотно и многое другое. Вдвоем они, недосыпая, изготовляли иногда в неделю по два-три полушубка. Шили еще армяки, тужурки, поддевки, тулупы и прочую немудреную крестьянскую одежду.

— Хватит, Мирон, на сегодня,— ласково просила обычно Дарья, видя, как устал муж.— У Бога, ведь, дней много.

— Но наши все коротки,— говорил, вздыхая, Мирон.— Поэтому и приходится работать ночами. Еще с часок поколдую.— Он внимательно смотрел на милые черты жены.— Дарья, ты иди, отдыхай.

Дарья, не обращая внимания на эти слова мужа, снова принималась за работу. Она, усмехнувшись, уточняла:

— Если уж отлынивать, то вдвоем. Ведь тебе тоже не легче.

— Что правда, то правда,— соглашался Мирон.

Так было во всем: малом и большом. Они шли по жизни, преодолевая все невзгоды, дружной и прочной парой. Даже в самых незначительных вопросах Дарья спрашивала совета у мужа, старалась найти лучший выход из экономических трудностей. А они наступали постоянно: если удавалось свести концы с концами в пропитании семьи, то тут же образовывалась прореха с одеждой и обувью. Взрослым можно было еще кое-как перебиваться, латая и поправляя старое. Хуже дело обстояло с детьми. На Матрене, например, прямо все рвалось на глазах. К тому же она быстро росла, и то, что еще можно было надеть, не налезало на нее.

— Моя ты родненькая,— целовала Матрену мать,— прибываешь ты, слава Богу, на радость нам. Но вот где тебе теперь купить платьице?..

— Не горюй, жена,— успокаивал Дарью Мирон.— Перешью свою рубаху.— Он вытащил из сундука сиреневого цвета роскошную кашемировую рубашку и, примеряя ее на дочери, гордо заявил: — Выйдет платье и кофточка.

— Ой, Мирон, сильно дорогая вещь,— усомнилась жена в его затее.

— Для детей ничего нельзя жалеть,— парировал Мирон.— А ты меня и такого будешь любить.

Дарья крепко обняла мужа, а шестилетняя Матрена повисла на шее у отца.

— У меня будет новое платье,— лепетала она.— Но-о-о-вое платье!

Родители тоже радовались и смеялись, словно обновка предназначалась для них.

Вскоре Мирона Васильевича забрали в армию, которой требовались все новые и новые солдаты для ненасытного чрева войны.

Дарья решила устроить проводы. Муж сначала воспротивился, но позже, передумав, согласился.

— Все-таки иду не на заработки, на проклятую бойню,— грустно сказал он.

Стол получился хотя и скромный, но довольно приличный: сало и соленые огурцы, копченая колбаса и квашеная капуста, тушеная картошка и грибы, масло и сыр. Брат Михаил, который жил рядом в одном дворе, принес свежую телятину и четверть водки, а его жена — две булки белого пшеничного хлеба. Когда все расселись за столом, Михаил предложил тост:

— Желаю тебе, дорогой мой брат, удачной службы и скорого возвращения домой. Постарайся остаться целым и невредимым.

Были еще тосты за здоровье Дарья Петровны, детей, Михаила, сестер и всех родных и близких. Потом разговор перешел на прозаичное житье-бытье: какое предполагается урожай и холодной ли будет зима, и в связи с этим много ли