Сергей Петрович Мельгунов - Воспоминания и дневники

аренде; эта аренда — около 1000 руб. в год —
могла бы явиться существенным подспорьем для матери,
но в течение нескольких лет этой аренды она не получала,
так как отцу была ранее выдана доверенность, а матери,
очевидно, не хотелось идти официальным путем. Поэтому
в Москве приходилось всячески изыскивать средства — как
это ни странно, родственники материнские, имевшие состояние, не помогали ей. Она жила тем, что научилась делать цветы из папиросной бумаги, ламповые абажуры с
сушеными цветами и т. п. вещи. Достигла в их производстве
значительного совершенства и продавала через своих знакомых. Заказов было много, и это давало возможность
скромного существования нам. Жили мы в очень маленькой
комнатке.
Когда вспоминаешь эти условия жизни и условия последующих лет — условия по истине ранней трудовой
жизни, удивляешься себе, откуда явились «барские» привычки и вкусовые ощущения, вкоренившиеся во весь житейский обиход. Что это своего рода атавизм, традиция
предков, живших широко и обильно? Во всю последующую жизнь я страдал, когда приходилось плохо питаться.
Пожалуй, термин «страдал» неверно передает это состояние. Страдания я никогда не чувствовал и мог обходиться
часто без пищи. Я просто не мог есть плохо и грязно приготовленную пищу. Это отвращение доходило до таких
пределов, что я мог днями голодать в тюрьме, не прикасаясь к тюремной пище. Органически не мог есть из общей
чашки, как бы мне ни хотелось есть. Тошнота от голода
была слабее тошноты от такой еды. При былых своих поездках по сектантам я неделями питался только чаем и
черным хлебом. Был случай, когда я двое срок ничего не ел
13

и не пил, кроме нескольких глотков сырой воды. Очевидно,
это не было привередничаньем и капризом. Совершенно
такое же чувство я испытывал в период голодания в эпоху
большевизма. — Я не мог питаться, как все.
А между тем вся ранняя жизнь, почти до окончания
гимназии, когда я сумел встать на свои собственные ноги и
содержать самого себя, не обременяя материнского бюджета,
а пополняя его, совсем не могла приучить, повторяю, к такому жизненному обиходу. В тюрьме мне приходилось сидеть с бывшими аристократами — говорю не о
происхождении, а о среде, в которой эти «бывшие люди»
вращались. Они пожирали, не знаю с удовольствием или без
оного, всю ту бурду, которую давали в тюрьме. Поедали даже
те, которые получали обильные «приношения», т. е. передачи с воли. И они удивлялись, как я, человек демократичный по своим убеждениям, гораздо более буржуазен в своих
вкусах и привычках — даже по отношению к чистоте...
О новой московской жизни мне, конечно, нечего рассказывать. Здесь мало что было интересно.
И опять говорили, что у меня плохой характер, что я
донельзя капризен в учении и т. д. Любопытно, что от
обучения меня отказались две учительницы, а между тем я
вовсе не был ленив и так уже малоспособен. Пожалуй, вина
больше приходилась на методы воспитания, чем на плохой
характер. В этот период я могу отметить знаменательный
факт своего публичного выступления на театральных
подмостках в так называемом Пушкинском театре. Выступления помпезного. Подумайте, с кем я играл, с самим
Станиславским, Лужским и др. светилами теперешнего
Художественного Театра. Они об этом забыли. А я помню,
хотя мой дебют, не знаю уже, насколько он был удачен, не
повлек за собой подражания — и вообще сценических талантов, столь обильных в нашей артистической семье, у
меня не оказалось. Дело было так:
14

Существовало в Москве знаменитое в свое время Общество искусства и литературы, из которого и вырос Художественный Театр впоследствии. Это все были
любители, преимущественно принадлежавшие к зажиточным, буржуазным кругам. Но с самого начала деятельность Общества сделалась серьезной забавой. Создатели
Общества действительно увлеклись театральным искусством — создали первоклассную любительскую труппу и
такой же оркестр, подвизавшийся впоследствии многократно и публично под дирижерством Литвинова. Режиссером в театральной секции, между прочим, был
А. А. Федотов старший, муж артистки Федотовой, женившийся второй раз на моей двоюродной тетке. Федотов был
известным театральным деятелем и автором многих пьес.
Общество арендовало так называемый Пушкинский театр
на Тверской, позже сгоревший. Между прочим, они поставили известный водевиль «Школьный учитель» — --">