Сергей Петрович Мельгунов - Воспоминания и дневники

бы
к мелочи, которая способна была занять время и дать возможность забыться в томительные часы одиночного бездействия. Воспоминания скрашивали эти моменты.

I. Детство
Я себя помню с очень ранних лет. Правда, запечатлелись лишь маленькие эпизоды, почему-либо повлиявшие
на детское воображение. Более или менее сознательная
жизнь началась с шести лет. Я так хорошо помню 25 декабря 1885 г., когда мне исполнилось шесть лет, и когда,
проснувшись, я увидел около постели генеральский мундир, идеал моих детских мечтаний. До этого дня я помню
лишь отдельные моменты, хотя так отчетливо, как будто
они протекали в период совсем сознательной жизни.
Помню себя в д. Болышово, где мы несколько лет подряд жили на даче. Помню, как я по совету отца усиленно
гонялся за воробьями в надежде посыпать их хвосты солью
и таким образом поймать их. Помню, как отец, разводивший цветы, убил крота. Помню, какой ужас мне внушил зажаренный поросенок, поданный на стол, головой с
оскаленными зубами смотревший на меня. Впечатление
было столь сильное, что в течение более двадцати лет я не
мог есть поросят. Помню рождение и крестины моего
младшего брата, а также его смерть. Помню нелюбимого
деда со стороны отца, неприятного старика, прежнего
8

члена дворянского клуба, неизбежно отвечавшего полотерам, просившим на чай, — что чай пить вредно. Помню
шумные игры, затеваемые отцом, коллективное пение под
его руководством, и мое положение, как бы пасынка, в этих
случаях. Отец меня не любил и иначе не называл, как мамин лизунчик. Был случай, что он меня так схватил за
вихры, что и по сие время осталась на голове маленькая
незаметная плешь.
Такое отношение было тем более разительно, что вообще окружающие меня баловали. Судя по портрету, у
меня были большие синие глаза, длинные кудри, одним
словом такая детская внешность, которая останавливала на
бульварах и т. д. других матерей и побуждала их к ласке.
От того, что я был младший, считался материнским любимцем, моя судьба оказалась тесно связанной с судьбой материнской. Это оказало влияние на все мое воспитание, на
весь последующий образ жизни и, может быть, предопределило многие черты моего характера, моих жизненных интересов, навыков и, пожалуй, даже воззрений.
Я вовсе не собираюсь описывать свои детские годы. В
них не было ничего такого, что могло бы представить бытовой интерес, т. е. не было специфической среды, выделявшейся из обычного. Без этого только художественное
изложение может иметь ценность в детских воспоминаниях... Для меня описание детских лет будет лишь присказкой к тем годам, когда личная жизнь протекала в
условиях своеобразного уже быта, в известной своей части
заслуживающего краткой обрисовки...
Генеральский мундир для меня был как бы окончанием
периода семейного благополучия. В этот год мать оставила
отца. Последний не отдавал детей, и период, в течение
которого шел их процесс разделения детей: две старшие
девочки, уже бывшие в институте и я, младший, отходили
к матери; двое средних — сестра и брат — отходили
9

к отцу, — был для меня страдной порой. Удерживать меня
отец, вероятно, вовсе не желал, зная, что я буду отделен от
него. Но характер не позволял согласиться на добровольную уступку. Да, это было плохое для меня время, время
такое, какое так часто озлобляет детские сердца, коверкает
их душу и вводит остающийся уже на всю жизнь иппокритизм. Я должен был приучаться скрывать свои чувства к
отсутствующей матери и подлаживаться под тот тон, который царил в домашней обстановке, у прислуги, экономки и прочей отцовской челяди.
К счастью этот период был недолог. И к осени мать уже
получила право меня взять к себе. О, с какой радостью я
оставлял постылый для меня дом, оставлял навсегда, ибо
оставшихся у отца брата и сестру увидел лишь в 1893 г.,
когда умер отец.
Мы уехали с матерью в деревню к ее братьям в Задонский у. Воронежской губ. Это были неразорившиеся еще
помещики, ведшие довольно широкий барский обиход.
Казалось бы, условия жизни для нас были наилучшие, но
только не с точки зрения воспитательной для меня, если ей
вообще придавать какое-нибудь значение.
Холостая, бесшабашная жизнь придавала особый характер всему дому, отражавшийся, конечно, и на мне.
К тому же мать моя была плохой воспитательницей. Она
сама должна была заниматься со мной, и ее раздражало,
что я гораздо --">