протоиерей Михаил Викторович Ардов - Возвращение на Ордынку

защищал его изо всех сил»

(стр. 41).

Однажды я прочел Ахматовой известные строки Мандельштама:

А еще над нами волен

Лермонтов, мучитель наш,

И всегда одышкой болен

Фета жирный карандаш.

А потом я спросил у нее:

— Почему Осип Эмильевич так нехорошо пишет о Фете?

Анна Андреевна улыбнулась и отвечала:

— Просто в ту минуту ему так показалось.

«А. А. Холодович в пятницу 8 1/2 ч.»

(стр. 42).

Александр Алексеевич Холодович был лингвист-востоковед и так называемый «внешний редактор» корейских переводов Ахматовой. Я помню такой рассказ Анны Андреевны:

— Редактор в издательстве сделал в переводе поправку. У меня было: «девушки поют в лад», — а он заменил слово «лад» на слово «такт». В этом месте Холодович написал такое замечание: «„Такт“ по-русски и будет — „лад“».

«3 января 1957.

…вечером я у Маршака»

(стр. 42).

В те годы Анна Андреевна поддерживала с Самуилом Яковлевичем дружеские отношения. Как-то она была у него в гостях и попросила меня заехать за нею.

Когда я вошел в кабинет Маршака, он что-то рассказывал своей гостье. Я услышал его слова:

— Он воевал во французских войсках в Первую мировую войну и очень отличился. Получил дворянство и стал генералом…

(Как я впоследствии понял, речь шла о Зиновии Моисеевиче Пешкове — родном брате Я. М. Свердлова и крестнике М. Горького.)

Увидев меня, Ахматова поднялась, и Маршак проводил нас до прихожей.

Когда мы вышли на лестницу, Анна Андреевна сказала мне:

— Совершенно выжил из ума. Как можно получить дворянство в республике?..

«1 апреля 1960 (Москва).

Позвонить: Булгаковой, Алигер, Марусе, Коме, Томашевскому»

(стр. 69).

И опять в памяти целая сценка — звонок В. В. Иванову.

На Ордынке утро. Анна Андреевна садится поближе к телефонному аппарату и говорит мне:

— Ребенок, набери мне Кому… Давно я, грешница, с Комой не разговаривала…

Я снимаю трубку, а она диктует мне номер:

— В1-43-72…

И подсказывает, как спросить «Кому»:

— Вячеслава Всеволодовича…

«„Песня последней встречи“ — мое двухсотое стихотворение»

(стр. 79).

Помнится, осенью шестьдесят пятого года Ахматовой доставили только что опубликованный французский перевод нескольких ее стихотворений. В их числе была и «Песня последней встречи». Но там эти стихи именовались так: «La chanson de la derniиre fois» («Песня последнего раза»). Анна Андреевна с полушутливым возмущением повторяла:

— Я им покажу — «Песню последнего раза»!..

Некое недоразумение произошло и при переводе ее стихов «Ночное посещение»:

Не на листопадовом асфальте

Будешь долго ждать.

Мы с тобой в Адажио Вивальди

Встретимся опять.

Снова свечи станут тускло-желты

И закляты сном,

Но смычок не спросит, как вошел ты

В мой полночный дом.

Так вот, переводчик решил, что «смычок» — это кличка собаки, которая не залаяла при появлении ночного гостя, и соответствующим образом интерпретировал стихотворение.

И последняя история в этом роде, она бытовала на Ордынке и была известна Ахматовой. В поэме А. Твардовского «Василий Теркин» существуют такие строчки:

На околице войны

В глубине Германии

Баня! Что там Сандуны

С остальными банями!

В румынском переводе поэмы будто бы есть такая сноска:

«„Сандуны“ — санитарный отдел Красной Армии».

«Я давно не верю в телефоны,

В радио не верю, в телеграф»

(стр. 93).

Летом 1964 года я купил свой первый транзистор — рижскую «Спидолу». Приемник работал на батарейках и мог в любой точке пространства извлекать из эфира голоса и музыку. Для Ахматовой это стало наглядным доказательством того, что весь мир пронизан радиоволнами и беззвучия как такового не существует. Я помню, как Анна Андреевна произнесла:

— Я больше ни одного слова не напишу о тишине…

«В наше время кино так же вытеснило и трагедию, и комедию, как в Риме пантомима»

(стр. 109).

Надобно заметить, что к театру Ахматова никакого интереса не проявляла, а за новинками --">