Фритц Петерс - Детство с Гурджиевым

Петерс Фритц Детство с Гурджиевым

Фритц Петерс

Детство с Гурджиевым

1.

Я впервые встретился и разговаривал с Георгием Гурджиевым в июне 1924 года в субботний день в Замке Приэре в Фонтебло во Франции. Хотя причины моего появления там были мне не очень ясны - мне было в то время одиннадцать лет, - я, тем не менее, отчетливо и ясно помню ту встречу.

Был ясный солнечный день. Гурджиев сидел за небольшим, с мраморным верхом, столом, затененным полосатым зонтом, спиной к замку, повернувшись к открытому пространству симметричных газонов и цветочных клумб. Перед тем, как меня вызвали к нему для разговора, я должен был некоторое время сидеть на террасе замка, позади него. Ранее я видел его только однажды в Нью-Йорке предыдущей зимой, но я чувствовал, что имел "встречу" с ним. Моим единственным воспоминанием того времени было то, что я был напуган им: отчасти тем, как он посмотрел на - или сквозь - меня, а отчасти из-за его репутации. Мне рассказывали, что он был по крайней мере "пророк" - самое большее, что-то очень близкое ко "второму пришествию Христа".

Встречаться с каким-нибудь вариантом "Христа" - это событие, и эта встреча не была той, которую я ожидал. Честно говоря, меня не только не влекло к ней - я страшился ее.

Сама же встреча не соответствовала моим страхам. "Мессия" или нет - он казался мне простодушным, простым человеком. Он не был окружен никаким сиянием, говорил по-английски, с сильным акцентом, значительно более просто, чем меня заставляла ожидать Библия. Он сделал неопределенный жест в моем направлении, велел мне сесть, попросил подать кофе и затем спросил меня, почему я здесь. Мне стало легче, потому что он оказался обычным человеческим существом, но мне было трудно ответить на вопрос. Я чувствовал без сомнения, что ему надо дать "важный" ответ, что у меня есть какая-то важная причина. Не имея ничего, я сказал ему правду: что я был здесь потому, что меня привели сюда.

Затем он спросил меня, почему я хочу быть здесь, учиться в его школе. Еще раз я был способен ответить только, что то, что меня привезли сюда, было вне моего контроля - я не был подготовлен. Я помню сильное побуждение солгать ему и столь же сильное чувство, что я не могу солгать ему. Я чувствовал, что он заранее знает правду. Единственный вопрос, на который я ответил менее честно, это, когда он спросил меня, хочу ли я остаться здесь и учиться у него. Я сказал, что хочу - что не было, по существу, правдой. Я сказал это потому, что я знал, что он ожидает услышать от меня. Мне кажется теперь, что любой ребенок должен был ответить, как и я. Что бы из себя ни представляло Приэре для взрослых (а литературное название школы было: "Институт Гурджиева для Гармоничного Развития Человека"), я чувствовал, что переживал нечто подобное беседе с директором средней школы. Дети ходят в школу, и я присоединился к общему договору, что ребенок не должен говорить учителю, что он не хочет ходить в школу. Единственное что удивило меня, было то, что мне был задан такой вопрос.

Затем Гурджиев задал мне еще два вопроса:

1. Как, вы думаете, чем является жизнь? и 2. Что вы хотите знать?

На первый вопрос я ответил поговоркой: "Я думаю, что жизнь - это что-то, что приносится вам на серебряном блюдце и продается вам, чтобы делать с ней что-нибудь". Этот ответ напоминал о долгом разговоре о фразе "на серебряном блюдце" и упоминании Гурджиева о голове Джона Баптиста. Я отступил - это чувствовалось, как отступление - и видоизменил фразу, сказав, что жизнь это "подарок", и это ему понравилось.

Второй вопрос (Что вы хотите знать?) был проще. Я ответил: "Я хочу знать все".

Гурджиев ответил немедленно: "Вы не можете знать все. Все о чем?"

Я сказал: "Все о человеке, - и затем добавил, - По-английски, я думаю, это называется психологией или, может быть, философией".

Тогда он вздохнул и после короткого молчания сказал: "Вы можете остаться. Но ваш ответ делает жизнь трудной для меня. Только я один учу тому, о чем вы просите. Вы создаете больше работы для меня".

Так как моей детской целью было соответствовать и доставлять удовольствие, я был смущен ответом. Меньше всего я хотел бы осложнять чью-либо жизнь - мне казалось, что она и без того достаточно трудна. Я ничего не сказал в ответ, и он продолжал говорить мне, что в добавление к изучению "всего" я должен буду также учить менее значительные предметы, такие как языки, математику, другие науки и т. д. Он также сказал, что это не обычная школа: "Здесь можно --">