Николай Александрович Добролюбов - Из «Свистка»

Николай Александрович Добролюбов Из «Свистка»

№ 1

Вступление

Различные бывают свисты: свистит аквилон (северный ветр), проносясь по полям и дубравам; свистит соловей, сидя на ветке и любуясь красотами творения; свистит хлыстик, когда им сильно взмахиваешь по воздуху; свистит благонравный юноша в знак сердечного удовольствия; свистит городовой на улице, когда того требует общественное благо… Спешим предупредить читателей, что мы из всех многоразличных родов свиста имеем преимущественную претензию только на два: юношеский и соловьиный. Свист аквилона, конечно, имеет свои достоинства: грозно проносясь по обнаженному полю и клубом взвевая прах летучий^{1}, сей ветр своим свистом приводит душу в трепет и благоговение. Но монополия аквилонного свиста давно уже приобретена г. Байбородою, которого изобличительные письма, говорят, вырывают дубы с корнями^{2}. Мы не чувствуем в себе столь великих сил, и наши стремления гораздо умереннее. Свист хлыста и бича тоже недурен; но он как-то мало ласкает наш слух, мы не хотим брать на него привилегию, брошенную недавно самим князем Черкасским, который пожелал было приобресть ее на неопределенное время для себя и своего потомства^{3}. Приятнее звучит для нас свист городового; но мы, по природной застенчивости, считаем себя не вправе предъявлять претензию на то, для чего уже существует установленная городская власть. Совершенно другое дело – свист благонравного юноши, почтительный, умеренный и означающий кроткое расположение духа, хотя в то же время несколько игривый. На такой свист мы имеем полное право, потому что, во-первых, мы благонравны; во-вторых, если мы и не юноши, то кому какое дело до наших лет? и в-третьих, мы всегда находимся в отличнейшем расположении духа. Свист соловья также нам очень приличен, ибо хотя мы, в сущности, и не соловьи, но красотами творения любим наслаждаться. Притом же соловей в истинном своем значении есть не что иное, как подобие поэта, так как давно уже сказано:

Соловей, как Щербина, поет.

А у нас в натуре весьма много поэтических элементов, вследствие чего мы и видим весь мир в розовом свете. Итак – читателю да будет известно, что мы свистим не по злобе или негодованию, не для хулы или осмеяния, а единственно от избытка чувств; от сознания красоты и благоустройства всего существующего, от совершеннейшего довольства всем на свете. Наш свист есть соловьиная трель радости, любви и тихого восторга, юношеская песнь мира, спокойствия и светлого наслаждения всем прекрасным и возвышенным.

Итак – наша задача состоит в том, чтобы отвечать кротким и умилительным свистом на все прекрасное, являющееся в жизни и в литературе. Преимущественно литература занимает и будет занимать нас, так как ее современные деятели представляют в своих произведениях неисчерпаемое море прекрасного и благородного. Они водворяют, так сказать, вечную весну в нашей читающей публике, и мы можем безопасно, сидя на ветке общественных вопросов, наслаждаться красотами их творений…

И первый, благодарный свист наш да раздастся в честь поэтов, прославляющих ныне русскую землю. То свищет недавно прославленный, исполненный благородства поэт Конрад Лилиеншвагер^{4}.

Из цикла «Мотивы современной русской поэзии»

2 Всегда и везде

(Посвящается гг. Надимову, Волкову, Фролову, Фолянскому и подобным)^{5}

Я видел муху в паутине —

Паук несчастную сосал;

И вспомнил я о господине,

Который с бедных взятки брал.

Я видел червя на малине —

Обвил он ягоду кругом;

И вспомнил я о господине,

На взятки выстроившем дом.

Я видел ручеек в долине —

Виясь коварно, он журчал;

И вспомнил я о господине,

Который криво суд свершал.

Я видел деву на картине —

Совсем нага она была;

И вспомнил я о господине,

Что обирал истцов дотла.

Я видел даму в кринолине —

Ей ветер платье поддувал;

И вспомнил я о господине,

Что подсудимых надувал.

Я видел Фридберг в «Катарине»^{6} —

Дивился я ее ногам;

И вспоминал о господине,

Дающем ложный ход делам.

В салоне молодой графини

Я слышал речи про добро;

И вспоминал о господине,

Что делом фальшит за сребро.

Лягушку ль видел я в трясине,

В театре ль ряд прелестных лиц,

Шмеля ли зрел на георгине,

Иль офицеров вкруг девиц, —

Везде, в столице и в --">