Сергей Владимирович Асенин - Йон Попеску-Гопо: рисованный человечек и реальный мир

Писать об Йоне Попеску-Гопо очень непросто. И не только потому, что с момента, когда он в 1957 году, получив в Канне за свой фильм «Краткая история» «Золотую пальмовую ветвь», стал, что называется, в одну ночь знаменитым, каждый его шаг в искусстве пресса буквально обволакивает густым потоком рецензий, заметок, интервью и начинает казаться, что об этом художнике уже невозможно сказать ничего такого, чего бы ни сказал о себе он сам и что не стало уже всеобщим достоянием или трюизмом.

Дело ещё и в том, что сама художническая манера Гопо говорить обо всём, даже сверхсерьезном, шутя или полушутя, насквозь пронизанная лёгкой иронией и самоиронией, так властно объявляет вне закона любой обстоятельный искусствоведческий анализ, пробующий вторгнуться в зыбкую, находящуюся в непрестанном движении стихию его фантазии, что поневоле разводишь руками. Вероятно, о нём надо было бы писать стихами, но стихотворные трактаты даже у таких первоклассных мастеров этого жанра, как Лукреций Кар или Буало, тоже не отличались ажурной лёгкостью.

Интересно, что сам Гопо, узнав, что я собираюсь писать о нём книгу, заметил: «Обо мне как о режиссёре нельзя писать трактатов. Надо писать монтажно. Деталь. Ещё деталь. Зарисовка. Крупный план. Несколько информационных штрихов в качестве перемычки. В результате получится то, что нужно, — из всех этих кусков сложится мой портрет».

Я вспомнил в связи с этим, как в одной из лаконичных «живых карикатур» его фильма «Пилюли» Гопо и его герой — маленький рисованный человечек, словно поменялись местами. Творцом выступал не режиссёр, а созданный им персонаж. Он складывал, как кирпичи, куски фотографии своего метра и напоследок, поднатужась, водружал ему на плечи голову. Это был штрих, завершающий портрет.

Сам Гопо однажды, в 1963 году, как бы подытоживая целый период своей работы, написал небольшую книжку «Фильмы… Фильмы… Фильмы…». Посвящённая главным образом трём наиболее известным его картинам «Краткая история», «Семь искусств» и «Гомо сапиенс» и действительно, «монтажно», в кусках-зарисовках рассказывающая о том, как они создавались, книга завершалась таким «предварительным заключением»:

«Когда я писал эти строки, мне хотелось, чтобы другие поняли меня. Теперь же, прочитав их, я сам себя не понимаю. Мне представляется, что всё сделанное — это только начало, и чтобы убедить других в том, что я действительно творчески работал, мне надо будет непременно эту работу развить.

В проекте у меня двадцать сценариев…

Вру! Нет у меня сценариев, но я убеждён, что их можно создать».

В дальнейшем выяснилось то, что он считал тогда «только началом», было самой что ни на есть зрелостью, полным глубины мысли и художественного совершенства выражением индивидуального творческого своеобразия вполне сложившегося мастера. Началом же

--">