Георгий Иванович Кублицкий - Таймыр, Нью-Йорк, Африка... (Рассказы о странах, людях и путешествиях)

краткие полуиронические строчки о полуденной ходьбе в пустыне. Слишком краткие — Георгий Иванович скуп на описания своих самочувствий и состояний.

Но, так или иначе, эта добровольная пытка дополнит гамму его впечатлений о Египте, пригодится в его литературном хозяйстве. Писателя заманила туда загадка Нефертити, которая и через три тысячелетия остается идеалом женской красоты; но заодно он еще раз задумался о жизни египетского феллаха, о судьбе страны, стиснутой раскаленными обручами пустыни.

Я рискнул подробнее, чем в книге, расшифровать этот поступок не потому, что он исключителен. Просто он помогает лучше понять метод писателя, который уже более трех десятков лет верен своему призванию — рассказывать о странах, людях, путешествиях. Его девиз — узнать и увидеть, понять, пережить, поведать…

Вслед за поэтом Кублицкий мог бы повторить: «Я сердце по свету рассеять готов. Везде хочу поспеть. Нужны мне разом юг и север, восток и запад, лес и степь; моря и каменные горы, и вольный плес равнинных рек, и мой родной далекий город, и тот, где не был я вовек…»

Не понаслышке знает он, что острые камни на побережье Таймырского озера как ножом рвут подошвы из лучшей оленьей кожи и что песчинки в Нубийской пустыне к востоку от Нила — жесткие и жгучие, как искры, летящие из-под молота кузнеца. И не в книжке вычитал, а собственными ушами слышал он мечты иракского батрака Салеха о кровати и о столе и еще о радио, которое впустило бы в бедную хижину и его страну, и весь мир. И американца Кублицкий изображает таким, каким видел его. И мы тоже видим этого американца: как он трясется в поезде нью-йоркской подземки, цепляет на себя предвыборные значки-«пуговицы», как делает покупки в магазине и что ест в своем кафетерии, как забавляется вечером на Бродвее и скучает воскресным утром на опустевшей Сорок второй улице. Или как, по-своему любя огромный, грохочущий, неуютный Нью-Йорк, ведет своего московского друга прочь от небоскребов, на тихую прелестную улочку, «где Бизнес еще не успел расправиться с Поэзией».

Есть такое выражение — эффект присутствия. Писатель или журналист присутствует на месте, о котором он рассказывает, лично знает своих героев, был очевидцем того или иного события. Эффект присутствия — это как гарантия достоверности, правдивости. Кублицкий всегда идет на место, где действуют или действовали его персонажи, или, напротив, находит их в тех местах, которые он посетил. Он знает горную дорогу из Котора в Цетинье, которой век назад шел к черногорцам русский горный капитан Егор Петрович Ковалевский, и из нынешнего Цетинье Кублицкий не преминет найти в бинокль среди нагромождения скал ту труднодоступную горную вершину, где в часовне покоится прах Негоша — правителя черногорцев, поэта, друга Ковалевского. Он, конечно, не был в экспедиции Александра Федоровича Миддендорфа, одного из российских первооткрывателей Таймыра, но история этой экспедиции оживает под пером писателя не потому только, что он тщательно изучил документы. Еще в 1936 году молодой журналист Кублицкий познал суровый норов Таймыра, выпуская многотиражку для экипажей речных судов, которые с великим трудом, преодолевая немалые опасности, доставили по Енисею, Карскому морю и реке Пя-сине первые грузы для тогдашнего безвестного, только что родившегося Норильска. А осудительные нотки в рассказе о путешествии американца Роберта Пири на Северный полюс звучат потому, что Кублицкому чисто по-человечески противны всякие рекламные штучки, бахвальство, поза. Он лично знаком с многими полярными исследователями, делающими свое дело по-рабочему просто, по-мужски сдержанно. Сам он прост, сдержан, исполнен внутреннего достоинства, и, если хотите, в этом сказывается эффект присутствия автора на страницах его книги.

Георгий Иванович Кублицкий родился в 1911 году в Красноярске, на Енисее. В своей книге «Сибирская родная сторона» он вспоминает, что в годы его детства тайга подступала к самому Красноярску и что «ягодницы, торговавшие на базаре лесной малиной, не хотели сбавлять цену, говоря, что за ягоды эти натерпелись они великого страху от медведей». В детской памяти сохранился январский день 1920 года, когда бородач с красной лентой на папахе раздавал красноярским ребятишкам георгиевские кресты прямо из сундука, брошенного колчаковцами, которые оставили Красноярск под ударами Красной Армии и партизан. И еще вспоминается голод, бред сыпнотифозных --">