Радий Петрович Погодин - Дерево всех людей

Радий Петрович Погодин Дерево всех людей

Я догоню вас на небесах (фрагменты)

Блокада

В апреле сорок пятого

Приближения

Приближение к великой картине

Много лет я удивляюсь трем вещам, Кант – двум, а я трем: самолету в небе, радиоприемнику в траве и картине Иванова «Явление Христа народу» внутри меня.

Самолету в небе хорошо удивляться лежа. Смотришь на самолета ничтожную точку и думаешь: «А чего он не падает, ведь он хоть и алюминиевый, но железный? И никакой винт у него не крутится. А ведь падали самолеты с неба. И горели. Война была. Как много их тогда падало».

И приемнику удивляться легко – вот он поет в ароматной траве никуда не включенный. Голосом певца Александра Малинина. Романсы поет без акцента. Хорошо поет. И я ему подпеваю. Без цыганщины – натурально.

Картине Иванова удивляться тоже легко – но трудно. Она дробится у меня в душе. То отдельно Христос. То отдельно Креститель. Я знаю, Иванов писал его со скульптуры Зевса Отриколи. Голову Христа – с головы Аполлона. Я много знаю всякого…

Чтобы собрать все фигуры, горы, долину, реку Иордан, камни на переднем плане, каменистую дорогу и снова фигуры, и воду быстротекущую, и цвет – много самозвучного цвета, нужен громадный холст. Мне кажется, что картина громадна – безмерна.

Вот старик – в чем душа, пытается встать, чтобы встретить Спасителя на ногах, чтобы заглянуть ему в глаза – старикам почему-то хочется заглянуть в глаза Иисусу Христу.

Картина собирается в моей душе и опрокидывается на меня, как небо, как ливень.

Критик Стасов назвал ее «хоровой картиной». Я возражаю: она скорее чистое соло Крестителя – Иоанна Предтечи. Но наготове скрипки, флейты и тамбурины. Но Христос… Что-то там с Христом…

Иду в Русский музей. Всякую расхлябанность в себе гашу. Всякую гордыню в себе гашу. Думаю: «Мог ли один человек даже за двадцать лет написать такое?» И отвечаю: не мог. И вспоминаю, что рукой гения водит Бог. Знал Иванов, когда начинал работу над этой картиной, что он гений? Наверное знал, он уже прикоснулся к Творцу, работая над «Явлением Христа Марии Магдалине». Тогда ему Бог шепнул: дерзай, Иванов, ты – гений. Что я знаю о гениях? Только то, что гению в коллективе быть неприлично. Может быть, поэтому Иванов избегал коллективов, компаний, секций и разговоров о самом главном. Он знал: самое главное – явление Христа народу.

Но Христос? Почему он такой на картине маленький? Меня это очень смущало. Я думал, шагая: «Гений, почему он Христа таким маленьким написал? Почему не в центре?»

Теперь-то мне ясно – Христос написан в правом верхнем четверике не случайно, не просто, а по научному японскому правилу «сильной руки». По этому правилу, исходящему из движения нашего глаза, предмет, поставленный в правом верхнем четверике холста, становится зрительным центром и вследствие этого центральной смысловой фигурой.

В музее постоять нужно у картины без суеты, позабыв о японском научном правиле, тем более что художник его не знал, – постоять и послушать гения.

И все-таки я называю мысленно эту картину первой русской картиной XXI века. Именно в XXI она будет понята всеми: и мной, и тобой, и вами…

Вхожу в зал. Тесновато. Может, даже грязновато. Много всего висит. Статуи стоят – мраморы. Золота блеск.

Где же картина, которая как небо?

Вон она, на противоположной от входа стене. И не очень большая. В роскошной раме такой широкой, такой фигурной, такой золотой, что вставлять в нее нужно зеркало для царя.

Это очень хорошая рама втиснула картину, как фарфоровую чашку. Стиснула мое сердце – оглядываюсь. Хочется уйти. Напротив другая картина висит – «Явление Христа Марии Магдалине». И кажется мне, что она размером поболее. Смотрю: на табличках – 1806 × 1858. Обе картины одинакового размера. Но «Явление Христа народу» – меньше. И злость берет. А злость – она, как грязь на стеклах очков.

Иду в соседний зал, как в пустоту. Приглядываюсь – на стенах Малевич. И ничего: не бунтует, не хулиганит – тихо висит, но как бы с ухмылкой. Иду в следующий зал. Наталкиваюсь на «Явление Христа». Что-то с ним стало – какая-то нелепая судьба. Та же светящаяся цветность, то же глазастое сомнение и вера. Но люди и природа побывали в какой-то жуткой зоне мутаций, там, где собаки, голуби и дети превращаются в чудовищ. Фи-лонов!

Иванов и Филонов. Кто их повесил рядом, соединив Малевичем – серебряной цепочкой? Может, --">