Луи Арагон - Московская речь

традиции, он обращается исключительно к культурному наследию Запада. Именно этим выпадом в момент войны в Алжире он далее, отмежевываясь от принципа искусства для искусства, обнаруживает свое родство со всеми, кто борется против социализма иными средствами.

Да, я согласен с его утверждением: для того чтобы культура могла жить и дальше, мы должны держаться нашего культурного наследия — нельзя прерывать процесс дыхания. Но я, со своей стороны, обращаюсь к наследию всего человечества, и для меня дискриминация Запада или Востока означает не что иное, как подготовку войны и отказ от будущего во имя изувеченного прошлого.

* * *

Таким образом, в наши дни, хотим мы этого или не хотим, принципиальные разговоры об искусстве и литературе более неотделимы — и не могут быть отделены — от основных вопросов, волнующих человечество, от защиты культуры вообще и попросту говоря — от защиты мира. И внести ясность в эту область, каким бы окольным ни казался избранный нами путь, значит помочь взаимопониманию и сближению народов, принять участие в борьбе за мир. Надо понять, что представляет собой аудитория писателя XX века в эпоху не только кино и радио, но и дальнейшего роста сознания народов, когда рушится старое понятие о социальной «неизбежности». Аудитория писателя в наши дни ничего общего не имеет с тем, чем была вчера, когда двадцать километров в час казались дьявольской скоростью. Писатель, перефразируя старое эзоповское определение языка, может быть и худшим и лучшим из всего, что есть на свете; авторитет его может в равной мере служить делу мира и делу войны, и не только в масштабах кучки власть имущих, но и в масштабах общечеловеческих, для миллионов людей, у которых печатное слово ускоряет или тормозит понимание действительности, будит или гасит сознательность.

Вот почему отнюдь не безразличны и высказывания по основным вопросам искусства и литературы. Вот почему они не являются больше частным делом художника или писателя и только его делом. Вот почему даже писатели, отвергающие социалистическую точку зрения в области литературы, уже не могут ныне высказываться в пользу искусства для искусства, хотя эта теория занимала большое место в их культурной традиции, в пресловутом «процессе дыхания» западного мира. Можно было бы многое сказать по вопросу о культурном наследии, о том, как его понимать, и, к примеру, о бессмысленности тех притязаний на него, которые стали бы предъявлять, исходя из требований момента. В освоении культурного наследия — освоении одновременно критическом и свободном от всякого вульгарного социологизма, от всякого сопоставления произведений искусства прошлого с теми, что лишь появляются на свет,— только те люди могут сохранить и осветить для будущего произведения былого в их гармонической целостности, всю эту необозримую сокровищницу человеческой мечты, только те люди, говорю я, кто решительно стал на позиции будущего, то есть на позиции социализма, и кто в своем творческом труде является последовательным реалистом. То, что позволяет произведениям прошлого пережить века и перейти через наши руки в руки людей, идущих нам на смену,— это именно частица действительности, которая в них запечатлелась, и только она. Кто отрицает реализм, может лишь порвать связующую нить, прервать «процесс дыхания». Но вопрос о наследии не является сейчас для меня самоцелью, он только подводит нас к вопросу о реализме, о новых формах реализма, и, во всяком случае, не может найти решение в мире, в котором непреложным законом развития является периодическое уничтожение ценностей, а война рассматривается как необходимость.

Реализм в литературе и искусстве — не выдумка нашего века. Он был присущ еще первобытному человеку, рисовавшему на стенах пещеры бизонов и зубров, изображениями которых мы не перестаем восхищаться и поныне, и с тех давних времен дошел через Мольера и до наших дней. Я не намерен прослеживать сейчас перед вами путь реализма во всех его видоизменениях. Скажу только, что если в начале долгой истории человечества стремление изображать окружающее, как бы составляя опись мира, имело само по себе ценность научного исследования, то по мере развития человеческих отношений менялась вместе с обществом и природа реализма. И пришло время, когда человек перестал удовлетворяться простым объяснением мира, потому что решил его перестроить. Естественно, что искусство нашей --">