Анатолий Федорович Кони - Судебные речи на процессе по делу Веры Ивановны Засулич. 31 марта 1878 г.

Речь присяжного поверенного П.А.Александрова в защиту
Засулич
Господа присяжные заседатели! Я выслушал благородную, сдержанную речь
товарища прокурора, и со многим из того, что сказано им, я совершенно
согласен; мы расходился лишь в весьма немногом, но тем не менее задача моя
после речи господина прокурора ре оказалась облегченной. Не в фактах
настоящего дела, не в сложности их лежит его трудность; дело это просто по
своим обстоятельствам, до того просто, что, если ограничиться одним только
событием 24 января, тогда почти и рассуждать не придется. Кто станет
отрицать, что самоуправное убийство есть преступление; кто будет отрицать то,
что утверждает подсудимая, что тяжело поднимать руку для самоуправной
расправы? Все это истины, против которых нельзя спорить, но дело в том, что
событие 24 января не может быть рассматриваемо отдельно от другого случая:
оно так связуется, так переплетается с фактом, совершившимся в доме
предварительного заключения 13 июля, что если непонятным будет смысл
покушения, произведенного В.Засулич на жизнь генерал-адъютанта Трепова, то
его можно уяснить только сопоставляя это покушение с теми мотивами, начало
которых положено было происшествием в доме предварительного заключения.
В [таком] сопоставлении, собственно говоря, не было бы ничего трудного;
очень нередко разбирается не только [само] преступление; но и тот факт,
который дал мотив этому преступлению. Но в настоящем деле эта связь до
некоторой степени усложняется, и разъяснение ее затрудняется. В самом деле,
нет сомнения, что распоряжение генерал-адъютанта Трепова было должностное
распоряжение. Но должностное лицо мы теперь не судим, и генерал-адъютант
Трепов является в настоящее время не в качеcтве подсудимого {283}
должностного лица, а в качестве свидетеля, лица, потерпевшего от
преступления; Кроме того, чувство приличия, которое мы не решились бы
переступить в защите нашей и которое не может не внушить нам известной
сдержанности относительно генерал-адъютанта Трепова как лица,
потерпевшего от преступления. Я очень хорошо понимаю, что не могу касаться
действий должностного лица и обсуждать их так, как они обсуждаются, когда
это должностное лицо предстоит в качестве подсудимого. Но из того
затруднительного положения, в котором находится защита в этом деле, можно,
мне кажется, выйти следующим образом. Всякое должностное, начальствующее
лицо представляется мне в виде двуликого Януса, поставленного в храме на

горе: одна сторона этого Януса обращена к закону, к начальству, к суду, она
ими освещается и обсуждается, обсуждение здесь полное, веское, правдивое;
другая сторона обращена к нам, простым смертным, стоящим в притворе храма,
под горой. На эту сторону мы смотрим, и она бывает не всегда одинаково
освещена для нас. Мы к ней подходим иногда только с простым фонарем, {284}
с грошовой свечкой, с тусклой лампой, многое для нас темно, многое наводит
нас на такие суждения, которые не согласуются со взглядами начальства, суда
на те же действия должностного лица. Но мы живем в этих, может быть, иногда
и ошибочных мнениях, на основании их мы питаем те или другие чувства к
должностному лицу, порицаем его или славословим его, любим или остаемся к
нему равнодушны и радуемся, если находим распоряжения вполне
справедливыми. Когда действия должностного лица становятся мотивами для
наших действий, за которые мы судимся и должны нести ответственность, тогда
важно иметь в виду не только то, правильны или неправильны действия
должностного лица с точки зрения закона, а как мы сами смотрели на них. Не
суждения закона о должностном действии, а наши воззрения на него должны
быть приняты как обстоятельства, обусловливающие степень нашей
ответственности. Пусть эти воззрения будут и неправильны - они ведь имеют
значение не для суда над должностным лицом, а для суда над нашими
поступками, соображенными с теми или другими руководившими нами
понятиями. Чтобы вполне судить о мотиве наших поступков, надо знать, как эти
мотивы отразились в наших понятиях. Таким образом, в моем суждении о
событии 13 июля не будет обсуждения действий должностного лица, а только
разъяснение того, как отразилось это действие на уме и убеждениях Веры
Засулич. Оставаясь в этих пределах, я, полагаю, не буду судьей действий
должностного лица и затем --">