Иван Сергеевич Аксаков - Стихотворения и поэмы

родном сарафане...

(«Идеал»)

Таким образом, его стихи тоже иллюстративны и умозрительны, хотя и далеки по стилю от поэзии Хомякова, поэтическими корнями крепко связанного с «любомудрами».

Стихи И. Аксакова не похожи на поэзию Хомякова и Константина Аксакова.

В 1844—1853 годах, когда поэтическое творчество Ивана Аксакова было наиболее значительным, он довольно критически относился к некоторым догмам славянофильского учения. Выросший и постоянно живший в среде, где это учение формировалось и неустанно утверждалось, Иван Аксаков выражает в своем творчестве определенные славянофильские мотивы (особенно явные, например, в «Зимней дороге», стихотворении «Русскому поэту» и др.). Они должны быть, естественно, отмечены. Но вместе с тем Иван Аксаков болезненно переживал тогда бессилие и бесплодность славянофильства и мучительно сомневался в жизненности воззрений своего брата и его единомышленников. На этой почве и вырастает его поэзия. Ее основным предметом являются не славянофильские догмы, а скорее — противоречия и тупики славянофильства; она выражает не столько программу славянофилов, сколько сомнения и раздумья самого молодого и еще окончательно не сложившегося представителя их течения.

Впрочем, сомнения и колебания Ивана Аксакова нашли отражение не только в его поэзии. Известный славянофил А. И. Кошелев в своих «Записках» прямо говорит о «чистом и яром западничестве» Ивана Аксакова в 40-х — начале 50-х годов. Еще в 1856 году И. Аксаков писал, что славянофильское направление «не может возбуждать сочувствие молодежи. Требования эмансипации, железных путей и проч, и проч., сливающиеся теперь в один общий гул по всей России, первоначально возникли не от нас, а от западников...». Но Кошелев неправ: дело здесь не в западничестве. Письма Аксакова указанных лет проникнуты в значительной мере и национализмом, и религиозными идеями, и славянофильскими суждениями о народе, близкими к взглядам брата Константина. Однако существенно стремление И. Аксакова понять жизнь, понять подлинную суть российской действительности идя от фактов, от реальности, не прячась за опровергаемые жизнью теории. Именно поэтому Аксаков писал об ортодоксальнейшем славянофиле Константине родным (в том числе и самому брату):

«Я не могу, подобно Константину, утешаться такими фразами: «главное — принцип, остальное — случайность», или «что русский народ ищет царствия божия!..» и т. д. Равнодушие к пользам общим, лень, апатия и предпочтение собственных выгод — признаются за искание царства божия! — Что касается до принципа, то признаюсь, это выражение Константина заставило меня улыбнуться. Это все равно, что говорить голодному: друг мой, ты будешь сыт на том свете, а теперь голодай — это случайность; намажь хлеб принципом вместо масла, посыпай принципом — и вкусно: нужды нет, что сотни тысяч умрут, другие сотни уйдут, — это случайность. Легкое утешение. Если бы я так верил в принцип и в жизненность этого принципа в русском народе, то, право, и горевать бы не стал...»

И дальше добавлял: «...Я бы желал, чтобы Константин лицом к лицу встретился с действительностью. До сих пор это не совсем удавалось; к тому же я теряю надежду, чтобы когда-либо он был способен ее увидеть...»

Честность перед самим собой и окружающими, стремление познать жизнь отличали Ивана Аксакова. Поэтому Белинский, не щадивший славянофилов, дважды отозвался об Аксакове с явной симпатией. Побывав проездом в Калуге, где служил Аксаков, он писал: «В Калуге столкнулся я с Иваном Аксаковым. Славный юноша! Славянофил, а так хорош, как будто никогда не был славянофилом». А спустя полтора года, в письме Анненкову, Белинский, говоря о моральных качествах славянофилов, замечает об Иване Аксакове: «Не знаю, до какой степени он славянофил, но не сомневаюсь в его личном благородстве».

Поэзия Ивана Аксакова — живая исповедь современника, ищущего, сомневающегося, исполненного раздумий. Это поэзия жизни, своеобразно понятой и отраженной.

2

«Нет, какой я поэт! Во мне слишком много гражданина, который вытесняет поэта», — так писал о себе Иван Аксаков. Его стихи — это поэзия гражданская, далекая от излюбленных мотивов «чистой поэзии».

В покое, в сладостном забвенье

Ужели станешь ты дремать,

Когда на славное служенье

Мы собираемся восстать?

— спрашивал поэт в стихотворении «Голос века» своего современника, пожелавшего отрешиться от --">