Александр Викторович Еременко - Горизонтальная страна: Стихотворения

проецирует во тьму

собственные мысли про буфет —

сразу погружается во тьму

или же спускается в буфет.

Одуревший от мифологем,

человек уснет, как истукан.

А мозг его, как будто автоген,

все виденья режет пополам.

А если накануне перебрал,

водку пил с портвейном пополам —

сразу натыкается на хлам,

создает искусственный астрал.

Там, где человека человек

посылает взглядом в магазин.

Кажется, там тыща человек,

но, в сущности, он там всегда один.

У природы есть немного тем,

и она варьирует их тем,

что она варьирует их тем,

кто хотел бы заняться не тем.

Пусть один работает на пне,

а другой — за письменным столом.

Но человек работает — во сне,

интересном, как металлолом.

Потому, что он не ЭВМ.

Даже если служит в МВД.

Вне систем, конструкций или схем

все равно очнется на звезде,

там, где я, свободный дзэн-буддист,

не читавший Фрейда и Лилли,

сплю, как величайший гуманист,

на платформе станции Фили.

«Идиотизм, доведенный до автоматизма…»

Идиотизм, доведенный до автоматизма.

Или последняя туча рассеянной бури.

Автоматизм, доведенный до идиотизма,

мальчик-зима, поутру накурившийся дури.

Сколько еще в подсознанье активных завалов,

тайной торпедой до первой бутылки подшитых.

Как тебя тащит: от дзэна, битлов — до металла

и от трегубовских дел и до правозащитных.

Я-то надеялся все это вытравить разом

в годы застоя, как грязный стакан протирают.

Я-то боялся, что с третьим открывшимся глазом

подзалетел, перебрал, прокололся, как фраер.

Все примитивно вокруг под сиянием лунным.

Всюду родимую Русь узнаю, и противно,

думая думу, лететь мне по рельсам чугунным.

Все примитивно. А надо еще примитивней.

Просто вбивается гвоздь в озверевшую плаху.

В пьяном пространстве прямая всего конструктивней.

Чистит солдат асидолом законную бляху

долго и нудно. А надо — еще примитивней.

Русобородый товарищ, насквозь доминантный,

бьет кучерявого в пах — почему рецессивный?

Все гениальное просто. Но вот до меня-то

не дотянулся. Подумай, ударь примитивней.

И в «Восьмистишия» гения, в мертвую зону,

можно проход прорубить при прочтенье активном.

Каждый коан, предназначенный для вырубона,

прост до предела. Но ленточный глист — примитивней…

Дробь от деления — вечнозеленый остаток,

мозг продувает навылет, как сверхпроводимость.

Крен незаметен на палубах авиаматок,

только куда откровенней простая судимость.

Разница между «московским» очком^[7] и обычным

в том, что московское, как это мне ни противно,

чем-то отмечено точным, сугубым и личным.

И примитивным, вот именно, да, примитивным.

Как Пуришкевич сказал, это видно по роже

целой вселенной, в станине токарной зажатой.

Я это знал до потопа и знать буду позже

третьей войны мировой, и четвертой, и пятой.

Ищешь глубокого смысла в глубокой дилемме.

Жаждешь банальных решений, а не позитивных.

С крыши кирпич по-другому решает проблемы —

чисто, открыто, бессмысленно и примитивно.

Кто-то хотел бы, как дерево, встать у дороги.

Мне бы хотелось, как свиньи стоят у корыта,

к числам простым прижиматься, простым и убогим,

и примитивным, как кость в переломе открытом.

Ночная прогулка

Мы поедем с тобою на А и на Б

мимо цирка и речки, завернутой в медь,

где на Трубной, вернее сказать, на Трубе,

кто упал, кто пропал, кто остался сидеть.

Мимо темной «России», дизайна, такси,

мимо мрачных «Известий», где воздух речист,

мимо вялотекущей бегущей строки,

как предсказанный некогда ленточный глист.

Разворочена осень торпедами фар,

пограничный музей до рассвета не спит.

Лепестковыми минами взорван асфальт,

и земля до утра под ногами горит.

Мимо Герцена — кругом идет голова.

Мимо Гоголя — встанешь и — некуда сесть.

--">