Александр Викторович Еременко - Горизонтальная страна: Стихотворения

только, вот напасть! —

три четверти мои, разорванные в клочья,

живут, хоть умерла оставшаяся часть.

И долго буду тем любезен я народу,

что этот полутанк с системой полужал

в полуживой строфе навеки задержал

верлибру в панику и панике в угоду.

Нине Искренко

Этот «Боинг» летит неуверенно

на такой небольшой высоте,

и таким коридором проверенным,

и с такой пассажиркой в хвосте…

Пассажирка сидит неуверенно

с сигареткой смертельной во рте,

изо всех гороскопов расстреляна,

да еще на такой высоте!

Этот «Боинг» последнейшей выточки

с пассажиркой смертельной во рту,

по радару ее, как по ниточке,

растерял всю свою высоту.

Пассажирка последнейшей выточки:

этот «Боинг» в надежных руках, —

приземляется, плиточка к плиточке,

на бетонки зияющий пах.

Рейс Нью-Йорк — Сан-Франциско

«В начале восьмого с похмелья болит голова…»

В начале восьмого с похмелья болит голова

не так, как в начале седьмого; хоть в этом спасенье.

Сегодняшний день — это день, пораженный в правах:

глухое похмелье и плюс ко всему воскресенье.

И плюс перестройка, и плюс еще счеты свести

со всем, что встает на дыбы от глотка самогона.

Вот так бы писать и писать, чтоб с ума не сойти,

в суровой классической форме сухого закона…

Вот видите, сбился, опять не туда повело:

при чем здесь «сухой» самогон, когда спирта сухого

глоток… Извиняюсь, опять не про то. Тяжело

в ученье с похмелья в бою… Будь ты проклято! Снова.

Вернее, сначала. В начале восьмого башка…

Люблю тебя, жизнь, будь ты проклята снова и снова.

Уже половина… восьмого стакана… рука

уже не дрожит, и отыскано верное слово.

«Бессонница. Гомер ушел на задний план…»

Бессонница. Гомер ушел на задний план.

Я Станцами Дзиан набит до середины.

Система всех миров похожа на наган,

работающий здесь с надежностью машины.

Блаженный барабан разбит на семь кругов,

и каждому семь раз положено развиться,

и каждую из рас, подталкивая в ров,

до света довести, как до самоубийства.

Как говорил поэт, «сквозь револьверный лай»

(заметим на полях: и сам себе пролаял)

мы входим в город-сад или в загробный рай,

ну а по-нашему так — в Малую Пралайю.

На 49 Станц всего один ответ,

и занимает он двухтомный комментарий.

Я понял, человек спускается как свет,

и каждый из миров, как выстрел, моментален.

На 49 Станц всего один прокол:

куда плывете вы, когда бы не Елена?

Куда ни загляни — везде ее подол,

во прахе и крови скользят ее колена.

Все стянуто ее свирепою уздою,

куда ни загляни — везде ее подол.

И каждый разговор кончается — Еленой,

как говорил поэт, переменивший пол.

Но Будда нас учил: у каждого есть шанс,

никто не избежит блаженной продразверстки.

Я помню наизусть все 49 Станц,

чтобы не путать их с портвейном «777».

Когда бы не стихи, у каждого есть шанс.

Но в прорву эту все уносится со свистом:

и 220 вольт, и 49 Станц,

и даже 27 бакинских коммунистов…

«Человек работает во сне…»

Человек работает во сне,

словно домна, цех или колун.

Это ничего, что на спине

он лежит и вроде бы уснул.

Мозг его работает во сне,

как страна работает весной.

(Как страна в какой-нибудь стране,

как магнитофон переносной.)

Сквозь себя проходит, как сквозь лес,

сам с собой выходит на таран.

Как металлургический процесс

и полифонический экран.

Сон его на секторы разбит.

Потому, наверно, и красив.

Сколько в нем непройденных орбит,

столько в нем обратных перспектив.

Мозг его долбает сам себя.

Постепенно строится, как мост.

В сущности, как мост через себя.

Потому — извилистый, как мозг.

Мозг его работает, как скот.

И глядит вокруг, как водопой.

Никакой он не калейдоскоп,

не аккумулятор никакой.

Если --">