Владислав Александрович Озеров - Басни

Озеров Владислав Александрович Басни

Владислав Александрович Озеров (1769–1816), автор прогремевших на русской сцене начала XIX столетия стихотворных трагедий «Эдип в Афинах», «Фингал» и «Дмитрий Донской», как поэт был известен только узкому кругу друзей: все его стихотворения появились в печати лишь посмертно. Озеров в 1789 г. окончил Сухопутный шляхетный кадетский корпус, где находился под сильным влиянием преподававшего словесность Я. Б. Княжнина. В 1790-е годы он служил при А. В. Храповицком, был вхож в домашний круг Г. Р. Державина, но окончательной литературной средой для него стал кружок-салон А. Н. Оленина. Возможно, общение с поэтами, которые сами писали басни и интересовались спорами вокруг них, было причиной, почему Озеров обратился к этому жанру, казалось бы, столь противопоказанному его дарованию драматурга-трагика. Точная датировка четырнадцати его сохранившихся басен неизвестна. Скорее всего, они писались на протяжении 1790-1800-х годов, до выхода басен И. А. Крылова, которому, как другу Олениных, могли быть известны в рукописи. Озеров перелагал исключительно сюжеты Лафонтена, причем сравнительно вольно по отношению к источнику. Впервые полностью эти переложения были опубликованы в сборнике: В. А. Озеров, Трагедии. Стихотворения (Л., 1960). По наблюдениям комментатора, некоторые из них представляют отклики на события общественной жизни и биографии Озерова. Все они выдержаны в традиционной форме басни, с обязательным выделением нравоучения.

1. ОРАТОР И БОЛВАН

Был некий человек,

Который целый век

От красноречия не знал себе покою:

Учение текло из уст его рекою.

Блистал мой говорун,

Подобно как перун,

И, бегая голов упорных,

Старался находить судей покорных.

В дубраву он зашел.

Стоял в дубраве той Болван.

Под сенью древ вития мой

Гремит с воспламененным духом

Перед болваньим ухом

И чванится, как будто Цицерон,

Как за Лигария вступился он.

Кто ритор, кто болван — узнай, читатель!

Оратор мой — писатель,

Которому не могут быть с руки

Прямые знатоки,

И любит, чтоб ему дивились дураки.

[1797]

2. ВОЛК И ЖУРАВЛЬ

У Волка вечная привычка кушать жадно.

Какой-то постник Волк себя не остерег

И завтрак проглотил; но горлу лишь неладно

Пришла последня кость и села поперек.

Поблизости Журавль, для пищи ль, для игрушек,

Ловил у ручейка зевающих лягушек;

И Волк, которому кричать уже невмочь,

Махает Журавлю, чтобы пришел помочь.

Журавль услужлив, как известно,

И в Волчью пасть свой нос влагает честно

И тащит из нее засевшу в горле кость,

Нанесшую обоим им заботу.

Потом, подставя Волку горсть,

Покорно просит за работу.

Свирепый Волк сказал: «Благодари меня,

Что нынешнего дня

Ты в целости свою унесть мог шею

Из-под моих зубов. Теперь себе поди,

Но только в когти мне вперед не попади».

Нам пагубно самим благотворить злодеев.

1790-е гг.

3. ОСЕЛ И СОБАЧКА

Не будем, вопреки способностям природным,

Искать несвойственных нам к счастию путей.

Природа не равно ущедрила людей:

Один родится в свет к художествам свободным,

Другой — к простому ремеслу.

Пусть каждый с долею своею остается,

И он не ошибется,

Как то случилося Ослу.

Одним хозяевам с потешницей большою,

С Собачкою, Осел служил.

Сравнив ее судьбу с своею он судьбою,

В лукавый час неловко рассудил:

«За что Собачка так мила всему здесь дому?

С тарелки кушать ей, из чашки пить дают,

А мне лишь жалуют овсяную солому

И в барыши за лень почасту только бьют.

Когда на задние Собачка ножки станет

И лапочку хозяину протянет,

Хозяин милует, берет ее с собой,

Когда ж хозяюшку она лизнет разочек,

Хозяйка сахарцу ей уделит кусочек,

А сахар нынче дорогой!

Собачка ластится: вот тут и вся причина.

Так выберу веселый день

И приласкаюсь сам: улучшится судьбина,

Пойдет и мне тогда ячмень,

И, может быть, мою понежат лень».

В сей мысли крайне бестолковой,

Завидев издали хозяина с обновой,

Осел бежит, и, равно перед --">