Борис Александрович Ручьев - Любава

«Девкин муж. Боровлянкин ты зять,

не дано тебе господом права

брачной ночкой от женки бежать.

Зря форсишь, паря, чином рабочим,

да и буря — совсем не война,

да и сам уж не ровня ты прочим,

коли ждет тебя дома жена…»

Может, песни поет, может, плачет

о деревне в бараке пустом…

…Царь-девица из байки ребячьей,

горожанка с нательным крестом.

Шибко стыдно за женку мне стало,

раз отныне — всерьез, как в бою, —

душу партия в нас понимала,

принимала нас в долю свою.

4

Истоптав до победы обутки,

искурив до крупинки табак,

в поздний час, в аккурат через сутки

воротилась бригада в барак.

…Стены целы. Целехоньки окна.

Все как было. И клетка цела.

Даже кровля ничуть не промокла.

А Любаву — как буря смела.

Обездолилась клеть без Любавы,

оголились четыре угла —

ни домашней хозяйкиной справы,

ни уюта того, ни тепла.

А под голой казенной кроватью,

словно дар, возвращенный назад, —

сторублевое драное платье,

подвенечный базарный наряд.

Да под веником, с мусором вместе,

объявился, как червь по весне,

черный, потом изъеденный крестик

на разорванной девкой тесьме.

Ту тесьму, как змеюку без жала,

хоть была она очень мала,

вся бригада в руках подержала,

будто пробу на прочность дала:

— Крепко рвет твоя женка недаром,

не воротишь, страдай — не страдай…

Век такой! Молодым… да и старым

нету зверя страшнее стыда.

В этот — зримый глазами героев,

нареченный Решающим год,

выше нашего Магнитостроя

в мире не было горных высот.

Будто с поля великого боя,

не сводя настороженных глаз,

с первой самой пристрастной любовью

вся Россия глядела на нас.

1958–1962

--">