Владимир Владимирович Маяковский - Том 8. Стихотворения, поэма, очерки 1927

Человеки эти —

        на кой они лях!

Человек

   постепенно

         становится кляксой

на огромных

     важных

         бумажных полях.

По каморкам

      ютятся

         людские тени.

Человеку —

     сажень.

            А бумажке?

              Лафа!

Живет бумажка

         во дворцах учреждений,

разлеглась на столах,

         кейфует в шкафах.

Вырастает хвост

          на сукно

           в магазине,

без галош нога,

      без перчаток лапа.

А бумагам?

     Корзина лежит на корзине,

и для тела «дел» —

           миллионы папок.

У вас

  на езду

     червонцы есть ли?

Вы были в Мадриде?

         Не были там!

А этим

   бумажкам,

        чтоб плыли

            и ездили,

еще

  возносят

      новый почтамт!

Стали

  ножки-клипсы

         у бывших сильных,

заменили

    инструкции

         силу ума.

Люди

   медленно

        сходят

           на должность посыльных,

в услужении

      у хозяев — бумаг.

Бумажищи

     в портфель

         умещаются еле,

белозубую

     обнажают кайму.

Скоро

      люди

     на жительство

              влезут в портфели,

а бумаги —

     наши квартиры займут.

Вижу

     в будущем —

        не вымыслы мои:

рупоры бумаг

      орут об этом громко нам —

будет

     за столом

      бумага

         пить чаи́,

человечек

     под столом

         валяться скомканным.

Бунтом встать бы,

        развить огневые флаги,

рвать зубами бумагу б,

         ядрами б выть…

Пролетарий,

     и дюйм

         ненужной бумаги,

как врага своего,

          вконец ненавидь.

  

[1927]

(обратно)

Нашему юношеству^*

На сотни эстрад бросает меня,

на тысячу глаз молодежи.

Как разны земли моей племена,

и разен язык

     и одежи!

Насилу,

   пот стирая с виска,

сквозь горло тоннеля узкого

пролез.

   И, глуша прощаньем свистка,

рванулся

    курьерский

         с Курского^*!

Заводы.

    Березы от леса до хат

бегут,

  листками вороча,

и чист,

   как будто слушаешь МХАТ,

московский говорочек.

Из-за горизонтов,

        лесами сломанных,

толпа надвигается

        мазанок.

Цветисты бочка́

          из-под крыш соломенных,

окрашенные разно.

Стихов навезите целый мешок,

с таланта

    можете лопаться —

в ответ

   снисходительно цедят смешок

уста

  украинца хлопца.

Пространства бегут,

         с хвоста нарастав,

их жарит

    солнце-кухарка.

И поезд

   уже

     бежит на Ростов,

далёко за дымный Харьков.

Поля —

   на мильоны хлебных тонн —

как будто

    их гладят рубанки,

а в хлебной охре

        серебряный Дон

блестит

   позументом кубанки.

Ревем паровозом до хрипоты,

И вот

  началось кавказское —

то го́ловы сахара высят хребты,

то в солнце —

      пожарной каскою.

Лечу

  ущельями, свист приглушив.

Снегов и папах седи́ны,

Сжимая кинжалы, стоят ингуши,

следят

   из седла

      осетины.

Верх

     гор —

     лед,

низ

  жар

   пьет,

и солнце льет йод.

Тифлисцев

     узнаешь и метров за́ сто:

гуляют часами жаркими,

в моднейших шляпах,

         в ботинках --">