Ли Бо - Дух старины

Ли Бо ДУХ СТАРИНЫ

Поэтический перевод

1^[1]

Уж боле нет былых Великих Од,

Кто их создаст теперь, когда я стар?

Как пали «Нравы»!

Лишь бурьян растет

На тех полях, где были битвы царств,

Друг друга пожирали тигр, дракон,

Покуда не сдались безумной Цинь.

В стихах давно утрачен чистый тон,

Лишь Скорбный человек восстал один,

Ян Сюн и Сыма Сянжу в те года

Поддерживали вялую волну,

Но взлетов и падений череда —

И вновь канон стиха пошел ко дну,

А с завершеньем времени Цзяньань

В узорах слов и вовсе гибнет смысл.

Воспряла Древность только в доме Тан,

Все снова стало ясным и простым,

Талантам многим к свету путь открыт,

Резвятся рыбками в кипенье волн,

Созвучьем тела с духом стих звенит,

Как полный звезд осенний небосклон.

«Отсечь и передать» высокий смысл

Обязан я, чтоб гаснуть свет не мог.

Мечтаю, как Учитель, кончить мысль

Лишь в миг, когда убит Единорог.

Комментарий^[2]

Это одно из центральных стихотворений цикла. Оно написано уже в зрелые годы, и в нем поэт формулирует свой эстетический идеал. Ли Бо сетует, что высокая поэзия давно погребена в междоусобицах мелких царств и нет подобного Конфуцию мудреца, который, пользуясь его методом «отсечь» лишнее и «передать» лучшее, мог бы составить канон, оставив потомкам лишь то, что несет высокий смысл. Образцом для подражания, утверждает поэт, является классическая древность «Канона поэзии» («Ши цзин»; упоминаемые «Нравы» — один из его разделов) и несколько более поздних шедевров. Далее Ли Бо рисует идиллическую картину возрождения поэзии в период правления современной ему династии Тан и выражает страстное желание участвовать в этом процессе до последнего мгновения жизни, отложив кисть лишь по завершении своего труда, как Конфуций, который, согласно преданию, сделал это в тот миг, когда охотниками был затравлен мифический зверь Единорог.

2

Большая Жаба в Высшей Чистоте

Набросилась на Яшмовый Чертог,

Душа златая гаснет в черноте,

Бледнеет в небесах лучей поток.

В Пурпурных таинствах — зловещий Змей,

Зарю восхода поглотила мгла,

Нам тучи обещают сумрак дней,

И темень вещный мир обволокла.

Та, что в «Глухих вратах» заточена,

Теперь одна, ее глава седа.

Тля ест цветы, и гибнут семена,

Небесным хладом снизошла беда.

Гнетуща ночь, ее конец не близок,

И слезы грусти увлажняют ризы.

Комментарий

Поэтическая аналогия между луной, теряющей свое сияние в час затмения (по мифологическим представлениям, ее пожирает небесная жаба), зловещим мраком, павшим на землю, смутой, возникшей при дворе государя («Пурпурные таинства»), и отринутой наложницей, заточенной в глухой дальний дворец. Фабула может быть связана с двумя реальными событиями 724 г. (12-й год периода Кайюань): в 7-м месяце произошло затмение луны, и в этом же месяце от двора была удалена впавшая в немилость императрица Ван. Однако стихотворение сейчас датируют более поздним периодом и в образе отставленной наложницы видят намек поэта на самого себя — он уже покинул государеву службу, разуверившись в возможности воплотить свои идеалы государственного служения.

3

Правитель Цинь собрал все шесть сторон,

Могуч, как тигр, непобедим герой!

Мечом пронзает тучи в небе он,

Вассалы все спешат к нему толпой.

Ниспосылает Небо свет идей,

И льется мудрых замыслов поток:

Перековал мечи в «Златых людей»,

Открыл врата заставы на восток,

Воздвиг на Гуйцзи знак высоких дел,

С террас Ланъе на мир воззрился сам,

А каторжанам строить повелел

Себе гробницу на горе Лишань;

Послал за Эликсиром вечных лет —

Во мгле сокрытое родит печаль;

На берег моря взял свой арбалет —

Убить кита, что на пути лежал:

Как пять святых вершин, тот вдруг возник,

Громоподобные подъяв валы,

Уходит в небеса его плавник,

Сокрыв Пэнлайский холм в морской дали.

Взял на корабль Сюй Фу веселых дев…

Не отыскал он Зелья в тех морях,

И в глубь тяжелую --">