Виктор Гюго - Том 13. Стихотворения

из книги «ГРОЗНЫЙ ГОД» 1872

ПРЕДИСЛОВИЕ

Осадное положение неразрывно связано с Грозным Годом, и оно еще до сих пор не снято. Вот почему вы найдете в этом томе строки, замененные точками.^[1] По ним впоследствии можно будет определять дату появления сборника.

По той же причине некоторые стихотворения, предназначенные для этой книги — главным образом для разделов: апрель, май, июнь и июль, — пришлось отложить. Они появятся позднее.

Времена меняются. Теперь у нас республика. У нас еще будет свобода.

Париж, апрель 1872

ПРОЛОГ 7 500 000 «ДА» (Опубликовано в мае 1870 г.)

О нет, мой дух толпе хвалу не запоет!

Толпа всегда низка — всегда высок народ.

Толпа — лишь призрак стен с развалинами рядом,

Лишь цифра мертвая, числа бесплотный атом,

Лишь тень неясная, что нас в ночи страшит.

Толпа спешит, зовет, рыдает и бежит;

На горести ее прольем слезу участья.

Но в час, когда она, слепая, станет властью,

Мы в этот грозный час с бестрепетным лицом

О праве скажем ей на языке мужском.

Теперь, когда она хозяйка, непреклонно

Напомним ей, что есть нетленные законы,

Которые душа читает в небесах.

Толпа свята, но лишь в лохмотьях и цепях.

Угрюм и одинок, не льстец, а прорицатель,

Выходит на борьбу с толпою созерцатель.

Со взором пламенным, в котором гнев блистал,

«Восстаньте!» — к мертвецам Иезекииль взывал;

Сурово Моисей скрижали поднял в тучах;

Был гневен Данте. Дух мыслителей могучих,

Неистов, яростен, глубокой тайны полн,

Как смерч, что башни Фив грядой песчаных волн

Покрыл и поглотил, как океан — обломки, —

Неукротимый дух, сметающий потемки, —

Томится и живет заботою иной,

Чем льстить в полночной мгле, беззвездной и глухой,

Толпе — чудовищу, сидящему в засаде

С проклятой тайною в непостижимом взгляде.

Испуган бурею бунтующий колосс;

И не от ладана у сфинкса вздернут нос.

Лишь правда — фимиам суровый и несладкий,

Которым мы кадим перед толпой-загадкой,

Чья грудь, которая за брюхом не видна,

И гневом праведным и алчностью полна.

О, люди! Свет и тьма! Бездонных душ смятенье!

Порою и толпа способна на горенье,

Но, сирота судеб, она сама собой,

Едва лишь свистнет вихрь, изменит облик свой,

И, пав в навоз клоак с сияющей вершины,

Предстанет Жанна д'Арк в наряде Мессалины.

Когда на рострах Гракх разгневанно встает

Иль Кинегир суда бегущие грызет;

Когда у Фермопил с ордою азиатов

Дерутся Леонид и триста спартиатов;

Когда союзный Швиц, дубину в руки взяв,

Смиряет Габсбургов высокомерный нрав;

Когда, чтоб путь открыть, бросается на пики

Бесстрашный Винкельрид, надменный и великий;

Когда Манин воззвал — и открывает зев

Сонливец бронзовый, венецианский лев;

Когда вступают в бой солдаты Вашингтона;

Когда рычит в горах Пелайо разъяренно;

Когда, разгромленный крестьянином в бою,

Лотрек или Тальбот бежит в страну свою;

Когда восходят, бич монаха-лицемера,

Гарибальдийцы — рать воителей Гомера —

На скалы, что воспел когда-то Феокрит,

И, вольность, твой вулкан, как Этна вновь кипит;

Когда Конвент, страны невозмутимый разум,

Бросает тридцати монархам вызов разом;

Когда, объединясь и ночь с собой неся,

Как океан на мол, идет Европа вся,

Но разлетаются во прах ее угрозы

О вас, живой утес, солдаты Самбры-Мезы, —

Я говорю: «Народ! Привет, народ-герой!»

Когда же, волочась по грязной мостовой,

Целует посох пап бездельник-ладварони;

Когда, не устояв в упорной обороне,

Под тяжестью убийц раздавлены во тьме

Отвага Колиньи и разум Ла-Раме;

Когда над гнусною громадой эшафота

Появится палач и голову Шарлотты

Поднимет, осквернив ударом кулака, —

Я говорю: «Толпа!» И мне она мерзка.

Толпа — количество, толпа — стихия злая

И в слабости своей и в торжестве слепая.

И если этот сброд из рук своих опять

Захочет завтра нам владыку навязать

И душу нам согнуть пощечиной позорной, —

Не думаете --">