Иоганн Вольфганг Гете - Фауст

Иоганн Вольфганг Гёте
Фауст

Гёте и его "Фауст"

1

Советский читатель давно оценил бессмертное творение Иоганна Вольфганга Гёте — его трагедию «Фауст», один из замечательных памятников мировой литературы.

Великий национальный поэт, пламенный патриот, воспитатель своего народа в духе гуманизма и безграничной веры в лучшее будущее на нашей земле, Гёте — бесспорно одно из наиболее сложных явлений в истории немецкой литературы. Позиция, занятая им в борьбе двух Культур, — а они неизбежно содержатся в «общенациональной» культуре любого разделенного на классы общества, — не свободна от глубоких противоречий. Идеологи реакционного лагеря тенденциозно выбирали и выбирают из огромного литературного наследия поэта отдельные цитаты, с помощью которых они стараются провозгласить Гёте «убежденным космополитом», даже «противником национального объединения немцев».

Но эти наветы не могут, конечно, поколебать достоинства и прочной славы «величайшего немца» (Ф. Энгельс).

Когда б не солнечным был глаз,

Не мог бы солнце он увидеть, —

сказал когда-то Гёте. Глаза современного передового человечества достаточно «солнечны», чтобы различить «солнечную» природу творчества Гёте, прогрессивную сущность той идеи, которая одушевляет его бессмертную драматическую поэму.

Упрочивший свое всемирное значение созданием «Фауста», Гёте меньше всего — «автор одной книги». Да это и не мирилось бы с основной чертой его личности, его поразительной универсальностью.

Крупнейший западноевропейский лирик, в чьих стихах немецкая поэзия впервые заговорила на подлинно народном языке о простых и сильных человеческих чувствах, Гёте вместе с тем — автор широко известных баллад («Лесной царь», «Коринфская невеста» и др.), драм и эпических поэм и, наконец, замечательный романист, отобразивший в «Страданиях юного Вертера», в «Вильгельме Мейстере», в «Поэзии и правде» духовную жизнь целого ряда поколений немецкого народа.

Однако и столь разнообразной литературной деятельностью не исчерпывается значение Гёте. «Гёте представляет, быть может, единственный в истории человеческой мысли пример сочетания в одном человеке великого поэта, глубокого мыслителя и выдающегося ученого» {К. А. Тимирязев, Гёте — естествоиспытатель. Энциклопедический словарь, изд. Гранат, т. XIV, стр. 448.}, — писал о нем К. А. Тимирязев.

Подобно русскому чудо-богатырю Михаилу Ломоносову, Гёте совершал великие трудовые подвиги на любом поприще, к какому бы он ни приложил свою руку. В сферу его исследований и научных интересов вошли геология и минералогия, оптика и ботаника, зоология, анатомия и остеология; и в каждой из этих областей естествознания Гёте развивал столь же самостоятельную, новаторскую деятельность, как и в поэзии.

В такой универсальности Гёте его буржуазные биографы хотели видеть только заботу «великого олимпийца» о всестороннем гармоническом развитии собственной личности. Но Гёте отнюдь не был таким «олимпийцем», равнодушным к нуждам и чаяниям простого народа. Иначе как с этим совмещались бы такие высказывания поэта, как: «Падение тронов и царств меня не трогает; сожженный крестьянский двор — вот истинная трагедия», или слова Фауста из знаменитой сцены «У ворот»:

А в отдаленье на поляне

В деревне пляшут мужики.

Как человек, я с ними весь:

Я вправе быть им только здесь.

Обращение Гёте к различнейшим литературным жанрам и научным дисциплинам теснейшим образом связано с его горячим желанием разрешить на основе все более обширного опыта постоянно занимавший его вопрос: как должен жить человек, ревнуя о высшей цели? Не успокоенность, а борьбу, упорные поиски истины всеми доступными путями и способами — вот что на деле означала универсальность Гёте. Занимаясь естествознанием, вступая, по выражению поэта, «в молчаливое общение с безграничной, неслышно говорящей природой», пытливо вникая в её «открытые тайны», Гёте твердо надеялся постигнуть заодно и «тайну» (то есть законы) исторического бытия человечества.

Другое дело, что путь, которым шел Гёте в поисках «высшей правды», не был прямым путем. — «Кто ищет, вынужден блуждать», — сказано в «Прологе на небе», которым открывается «Фауст». Гёте не мог не «блуждать» — не ошибаться, не давать порою неверных --">