Рюрик Ивнев - Солнце во гробе

блеске

Костлявую повесть читают.

1918 ноябрь

М.

«Шерстяные иглы смерти…»

Шерстяные иглы смерти

Щекочат разбухший мозг.

Целая Азия — верите —

Мечется стадом коз.

Желтое, душное солнце

Входит в сердце, как нож.

От любви позорной и едкой

Ты никуда не уйдешь.

Видишь — под рясою

Кожи — в липкой крови —

Черное, душное мясо

Черной и душной любви.

1020 январь

Грузия

«Улыбнулся улыбкой мертвецкой…»

Улыбнулся улыбкой мертвецкой

На пьяную шутку убийцы.

О, Боже, Боже, как сладок запах крови.

И я душой прокаженной этот запах ловлю.

И сумерки бани турецкой

Сквозь сумерки звезд мне видятся,

И ты мою кровь приготовил

Для черного слова — люблю.

Мутный фонарь, икая,

Выплевывал бельма из глаз.

К убийце душой приникая

Крестился в последний раз.

И видел — вздымались, как трубы,

Красных рук широкие губы.

1919 май

дорога в Крым

«Канатной плясуньей плясала…»

Канатной плясуньей плясала

Судьба на тонком льду

И казала мне черные зубы

Полоумной и дикой любви.

И душа моя вся трепетала,

Точно бабочка в пышном саду.

И гремели военные трубы

В раззолоченных сгустках, в крови.

Так любовь моя нисходила

В удручающих язвах ко мне,

И кивала мне черепом голым,

Будто сам одуванчик легка

1920 октябрь

ст. Лиски

«Не надо солнца, не надо свободы…»

Не надо солнца, не надо свободы,

Движенье мира останови.

Верни мне, верни мне черные годы

Моей позорной, жалкой любви.

Тяжелый лес, как черное платье,

Слепит мне кожу своею мглой,

Всем простить и все раздать —

Я не мечтал о жизни другой.

Я знаю, Боже, что значит время

И шум морей Твоих в крови.

Верни мне, верни мне ужасное бремя

Моей полоумной любви.

3 мая 1919

Киев

«Как сладко слушать и больно…»

Как сладко слушать и больно

Тугие шаги убийц.

В крови их теплые руки,

И губы у губ моих.

Как сладок животный их запах,

Вкус крови и соли и сна.

Чего еще, Господи, надо

Душе закаленной моей?

Не розою ль темная язва

В мозгу моем диком горит,

И смрад моих чувств и желаний

Не кажется ль легче вина?

О темной, шершавой веревке

Убийц крутодушных прошу.

По смерти позорной и смрадной

В позоре и смраде томлюсь.

1913 октябрь

«Так вот она — смертельная любовь…»

Так вот она — смертельная любовь,

Благословенное проклятье.

Тускнеет разум, холодеет кровь,

И кожа падает, как платье.

И кости — вот уже — обнажены,

Омыты гнойной поволокой.

И чувства все на злобе сожжены

Любви слепой и однобокой.

Так вот он гвоздь, сверлящий плоть мою,

Сулящий мне бессмертье и неволю.

Весь жар души я звуку отдаю,

Да синему безоблачному полю.

Ночь на 1-е янв. 1919

«Пока — живое — сердце будет биться…»

Пока — живое — сердце будет биться

В моей, еще живой, груди —

Чужая Персия мне вечно будет сниться,

Как будто в пей я детство проводил.

Громадных глаз нерукотворный бархат

И тихий плеск струящейся воды,

И ветерок коричневого марта

И синие, высокие сады.

О, как знаком мне говор незнакомый

И долгий скрип плетущейся арбы,

И золото червонное соломы

И золото червонное судьбы.

И воздух тот и волны и тревога

И черный гребень сакли нежилой.

Все сожжено. Со своего порога

Гляжу на дым, играющий с золой.

Угаснул день. Вдруг розами пахнуло.

И, оживив увядший позвонок,

Чужое имя сонного Бахлула

Вдруг пронеслось от головы до ног.

1019 Зима

М.

«Ртом жадным и мерзлым…»

Ртом жадным и мерзлым

Унижений горячую влагу пью.

Губы раскрыв, как последние козыри,

Душу мученичеству --">