Рюрик Ивнев - Солнце во гробе

Рюрик Ивнев Солнце во гробе

«По изрытым как оспа дорогам…»

По изрытым как оспа дорогам

Судорожно мечется

Душа — проклятая, оставленная Богом,

Еще теплая от ласк вечера.

Будто корабль, накреняющийся

Расщепленным корпусом,

Неприютной блудницей шатается,

Улыбается глазами раскосыми.

Как люблю этот запах смертный

Полоумных и светлых глаз.

Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный,

Помилуй нас.

7 ноября 1020.

Москва-Петербург (дорога).

«Виденья Рейна, торная Двина…»

Виденья Рейна, торная Двина,

Сухая пыль и солнце в Туркестане.

Я опьянел от черного вина

Географических воспоминаний.

В моем мозгу качаются сады,

И черепки, что раковины моря,

Перекликаются на все лады

В них звуки человеческого горя.

Отвага, мощь голландских моряков

И хитрость хлеборобов наших,

Во мне, в последнем, рвется из оков

Весь род мой, как вино из чаши.

Во мне, в последнем, вся тревога их,

Весь груз их душ — святых и изуверов,

И точно мышь меж прутьев жестяных

Христолюбивая томится вера.

Не потому ль душа моя полна

Таких несбыточных мечтаний?

Я опьянел от черного вина

Географических воспоминаний.

1910 Февраль

М.

«Сквозь мутные стекла вагона…»

Это стихотворение посвящается Григорию Колобову.

Сквозь мутные стекла вагона

На мутную Русь гляжу.

И плещется тень Гапона

В мозгу, как распластанный жук.

Распутин, убитый князьями,

В саване невского льда,

Считает в замерзшей яме

Свои золотые года.

Кому оценить эти муки?

Он жмет мне под черной водой

Живые, холодные руки

Горячею, мертвой рукой.

И третий, слепой, безымянный,

Желавший над миром царить,

Сквозь окна, зарею румяной,

Меня начинает томить.

И жжет меня Зимней Канавкой

И гулким Дворцовым мостом.

Последнею, страшною ставкой,

Языческим, диким крестом.

Сквозь мутные стекла вагона

На мутную Русь гляжу

И в сердце своем обнаженном

Всю русскую муть нахожу.

1918 Зима

М.

«В моей душе не громоздятся горы…»

В моей душе не громоздятся горы,

Но в тишине ее равнин

Неистовства безумной Феодоры

И чернота чумных годин.

Она сильна, как радуги крутые

На дереве кладбищенских крестов.

Она страшна, как темная Россия,

Россия изуверов и хлыстов.

Зачем же я в своей тоске двуликой

Любуюсь на ее красу?

Зачем же я с такой любовью дикой,

Так бережно ее несу?

1919 январь

М.

«И я отравлен жалом свободы…»

И я отравлен жалом свободы,

Чума запахнулась в мои уста.

Как государства и как народы

Я отвернулся от креста.

Но мертвый холод все бьется, бьется

В костях, как пойманная мышь.

Кто от креста не отвернется

Тот будет голоден и наг.

А неба черного широкий бак

Морозом мрамора в лицо мне дышет.

21 декабря 1920

М.

«Руки ломай. Не поможет…»

Руки ломай. Не поможет.

И на душе темнота.

Из'язвленным белком слепого

Смотрит ночь на меня.

Этот белок, будто стены

Мокрой и липкой тюрьмы.

Что же мне делать над трупом

Шумно зеленой реки?

Руки ломай. Не поможет.

Хруст отгоревших костей.

Вечер. Широкое небо.

Люди. Луна. Паруса.

1919 февраль

М.

«Вот она — темная повесть…»

Вот она — темная повесть

Продавшего раны Господни.

Теплая, липкая совесть,

Точно белье исподнее,

Оставленное в предбаннике.

Вот она — темная повесть,

Горестной горечи горсть.

На красной ниточке челюсть,

Качаясь, как трупик детский,

Просится к совести в гости

Сквозь кровь, мускулы, кость.

И душные розы в мертвецкой

Живою молитвой пылая

Во всем своем праведном --">