Семен Яковлевич Надсон - Стихотворения

Надсон С. Я. Стихотворения

ЗАБЫТЫЙ ПОЭТ

Имя Семена Яковлевича Надсона (1862–1887), некогда шумевшее на стогнах и градах русской литературы 80-х годов, мало известно сегодняшнему читателю. Между тем среди современников популярность Надсона была баснословной. Ее размеры можно представить даже по статистическим сведениям, касающимся издания его сборника «Стихотворения». Впервые он вышел в марте 1885, года у А. С. Суворина тиражом 600 экземпляров.: Пуская книгу в свет, поэт волновался за ее судьбу. «Боюсь, — писал он А. Н. Плещееву, — чтобы моя книга не Легла могильной плитой на всю мою литературную деятельность…»^[1] Опасения оказались напрасными: успех книги превзошел самые смелые ожидания, тираж разошелся в три месяца. Уже в январе 1886 года у Суворина выходит второе издание тиражом 1000 экземпляров, в марте следует третье^[2]. Четвертое и пятое издания, последние из подготовленных самим поэтом, выходят после смерти Надсона в феврале 1887 года. С них начинается бум, издания и тиражи растут непрерывно: август 1887-го — шестое тиражом 2400, октябрь 1887-го — седьмое тиражом 6000, март 1888-го — восьмое издание тем же тиражом, январь 1889-го — девятое, июнь 1890-го — десятое издание, январь 1892-го — одиннадцатое и так далее^[3]. Всего до января 1917 года в свет было выпущено двадцать девять изданий сборника, последнее из которых имело огромный для того времени тираж — 10 000. По завещанию Надсона все доходы за это издание перешли в собственность Литературного фонда. К 1892 году Накопления составили 38 486 рублей. С. А. Венгеров имел основания отметить «…небывалый успех Надсона, равного которому нет в истории русской поэзии (в таком количестве до истечения срока литературной собственности не расходились ни Пушкин, ни Лермонтов, ни Кольцов, ни Некрасов)»^[4]. Еще более разительная картина предстанет перед нами, если к сказанному добавить мнение П. П. Перцова, что многие «…приобретают Пушкина и Лермонтова лишь как „интеллигентную“ подробность домашней обстановки [..] Надсона покупают только чтобы читать»^[5]. Но при всей грандиозности недолог был этот триумф. Уже в 1895 году, через несколько лет после смерти Надсона, В. Я. Брюсов, делавший тогда первые шаги на литературном поприще, писал: «При жизни стихотворения Надсона имели выдающийся успех, после смерти появляются уже 13-м изданием, но насколько гонимый и осмеиваемый Фет благодаря таланту все же займет великое место в русской поэзии, настолько единодушно прославляемый Надсон будет безнадежно забыт ближайшим поколением»^[6]. Слова Брюсова оказались пророческими, и хотя популярность Надсона продолжала расти вширь, следующее литературное поколение подвергает его творчество полному переосмыслению. «Поучительнейшим литературным недоразумением» назовет Надсона Блок^[7]. А уже в советское время, говоря о задачах, которые стоят перед «Библиотекой поэта», М. Горький сформулирует их так: «История роста, развития русской поэзии XIX века, начиная, скажем, от Державина до Некрасова, причины ее снижения и упадка от Некрасова до Надсона, причины формального возрождения стиха в самом конце XIX века и в начале XX века…»^[8] Надсон оказывается в этом ряду предвестником упадка гражданской поэзии, — таковы метаморфозы популярности. И все же, несмотря на это, его творчество связано неразрывными узами с эпохой, о которой Блок скажет позднее:

В те годы дальние, глухие,

В сердцах царили сон и мгла:

Победоносцев над Россией

Простер совиные крыла…

Лирика Надсона должна восприниматься сегодняшним читателем как неотъемлемая часть духовной атмосферы тех далеких лет. «А не хотите ли ключ эпохи, — писал О. Мандельштам о сборнике стихов Надсона, — книгу, раскалившуюся от прикосновений, книгу, которая ни за что не хотела умирать и в узком гробу 90-х годов лежала как живая, книгу, листы которой преждевременно пожелтели, от чтенья ли, от солнца ли дачных скамеек, чья первая страница являет черты юноши с вдохновенным зачесом волос, черты, ставшие иконой? Вглядываясь в лицо вечного юноши — Надсона, я изумляюсь одновременно настоящей огненностью этих черт и совершенной их невыразительностью, почти деревянной простотой. Не такова ли вся книга? Не такова ли --">