Сергей Александрович Завьялов , Елена Николаевна Фанайлова , Григорий Михайлович Дашевский - Дума иван-чая

составленной из трех гликонеев и одного ферекратея. Строфа подобного вида встречается у Анакреонта (PMG 3, 13, 15) и у Катулла (34). В своем стихотворении Дашевский следует за Катуллом, стихотворение которого, гимн Диане — богине луны, хрестоматийным не назовешь, актуальность его для современного читателя невелика. И, видимо, здесь для поэта и возникает тот случай заманчивой высокой игры, сродни решению сложной задачи или шахматной партии, смысл которого в постулировании того возможного драматического смысла, который мог быть в латинском источнике, но который оказался закрыт для нас толщей времени:

Чистые мальчики и девочки

Мы поем песню в честь Дианы

— говорит Катулл, и вот в совершенно безнадежной для читателя ситуации Дашевский разрабатывает свои, далеко не тривиальные, штрихи для исполнения партитуры:

Мы Луне подчиняемся,

мальчик мы или девочка.

Нарушен синтаксис родного языка, но этой языковой неуклюжестью создается ощущение как бы отроческой угловатости персонажей. И так до самого конца стихотворения: перед нами то будут мелькать побледневшие при свете той самой луны-Дианы лица пассажиров поезда, то девочкам напомнят о специфически на них действующем лунном влиянии, то всем нам вместе — о непрочности кровообращения в наших сосудах…

В цикле «Имярек и Зарема» Дашевский, наконец, декларирует о своем источнике: стихотворениях Катулла 5, 8, 58, 85. Это, наверное, наиболее известные из катулловских стихов. В оригинале 5 и 58 написаны обычным для Катулла фалекием, 8 — хромым ямбом и 85 — элегическим дистихом. То есть метрика оригинала достаточно банальна. Вот поэтому поэт и не сохраняет ее за исключением 58 стихотворения (где отчаянно резкий тон перевода только усиливается традиционностью размера). Ему явно интересно найти эквиваленты (это касается 5 и 8 стихотворений) в стихе, балансирующем на грани чистой тоники и свободного стиха:

Солнце зароют на ночь — ан дышит утром,

а мы наберем с тобою грунта в рот,

в дрёму впадем такую — не растолкают.

При этом нужно добавить, что отклонение от метрики носит характер опять-таки изматывающей и сладостной игры: нигде размер оригинала не уходит из поля нашего зрения. Автор как бы сознательно ставит палец на струне то на четверь тона выше, то ниже (нам то не хватает одного слога, то наоборот один избыточен). Не менее томителен размер во втором стихотворении: количество слогов везде выдержано, но ударения специально стоят «не там», давая восхитительный джазовый эффект:

Там-то случалось и то, и сё:

твое послушай, ее конечно.

Ты точно пил святой кислород.

И опять же: Катулл счастлив оттого, что они с подругой не могут вспомнить, сколько раз за ночь вместе кончили, его же русскому интерпретатору страшно от счастья: если так хорошо теперь вместе, так, может, сейчас вместе и умереть, чтобы завтра не было плохо?

Тоненькая книжка, изданная ОГИ, включает в себя одну маленькую поэму в 150 строк (скажем честно, не встретившую нашего одобрения), уже печатавшуюся в третьем выпуске «Окрестностей» за 1999 год (откровенно говоря, не лучшее место для 36-летнего автора), и 17 стихотворений. Будем надеяться, что это — препринт, что в ближайшее время мы сможем по-настоящему оценить этого тонкого мастера.

--">