Николоз Бараташвили , Юстинас Марцинкявичюс , Аркадий Александрович Кулешов , Людмил Стоянов , Дюла Ийеш , Абдумалик Бахори , Максим Фаддеевич Рыльский , Ярослав Васильевич Смеляков , Андрей Самойлович Малышко , Абай Кунанбаев , Джамбул Джабаев , Абдильда Тажибаев , Гали Орманов , Калижан Нургожаевич Бекхожин , Джубан Мулдагалиев , Расул Рза , Осман Сарывелли , Петр Иванович Заднипру , Ояр Оттович Вациетис , Темиркул Уметалиев , Кубанычбек Иманалиевич Маликов , Мирзо Турсун-Заде , Шохмузаффар Едгори , Фатых Карим , Сибгат Тазиевич Хаким , Яков Гаврилович Ухсай , Сулейман Стальский , Семён Петрович Данилов , Иван Константинович Тарба , Бронтой Янгович Бедюров , Дондок Аюшеевич Улзытуев , Матвей Михайлович Грубиан , Сормуниршийн Дашдоров , Маркос Ана , Бишну Де - Стихотворения и поэмы

Требовательно относясь к своим стихам, автор не видел среди них отличающихся значительностью материала и самостоятельностью решения затронутой темы, и это не могло его не тревожить: ведь «ехидные потомки» этого не простят, они пройдут мимо самых благих его намерений и предъявят большие требования к тому, что сделано, — не иначе. Настойчиво и нетерпеливо поэт обращается к себе самому с жесткими и трудными вопросами:

Что я им отвечу, сочинивший

несколько посредственных стихов?

Чем я им отвечу, износивший

ящики дубовых сапогов?

И сама эта суровая требовательность являлась постоянным стимулом и неизменным залогом дальнейшего творческого роста, укрепления зрелости и мастерства; этому немало способствовала и та школа литературной учебы, которую упорно проходил молодой поэт.

В те годы Ярослава Смелякова упоминали в критике зачастую вместе с Борисом Корниловым и Павлом Васильевым. Их имена в то время звучали — каждое по-своему — в одном ряду, как некая «новая волна» современной поэзии. В их творчестве действительно можно найти нечто общее: широту восприятия, сочетающуюся с пристальным и обостренным вниманием ко всем подробностям реальной жизни, страстным упоением полнотой бытия, безудержным размахом страстей, сказывающимся во всем характере стиха, в его особой напряженности.

И все же если говорить об испытываемых молодым поэтом влияниях, то прежде всего необходимо говорить о Маяковском, как таком учителе и том наставнике, заветам и традициям которого Смеляков никогда не изменял.

Нельзя сказать, чтобы молодой Смеляков стремился перенять поэтику Маяковского; его строка, лишенная резких перебоев ритма, разговорно-ораторской интонации, крайнего по своим возможностям гиперболизма, да и самой «ступеньки», по которой словно бы шагает стих Маяковского к своему читателю, внешне более традиционная, верна поэзии Маяковского в главном, основном, решающем — широте замысла, глубине гражданского пафоса, жизнеутверждающей страстности, не знающей границ и пределов и отзывающейся на те злободневные события, от которых зависит наше будущее. Все это оказалось необычайно близким и дорогим молодому поэту, отозвалось в его лирике; вот почему он и вспоминал впоследствии:

Счастлив я, что его застал

и, стихи заучив до корки,

на его вечерах стоял,

шею вытянув, на галерке.

(«Маяковский»)

Именно, и прежде всего, у Маяковского учился Смеляков отстаивать и углублять крайне характерную особенность своей лирики, приметливой ко всему обычному и повседневному, но только в нем и через него приоткрывающей необычайное, устремленное к будущему и приближающее его. «По-маяковски» поэт утверждал в себе начало, слитое со всем миром, видел в своей поэзии средство и орудие его преобразования, осуществляемого в самой будничной деятельности наших людей. Эту слитность он воспринимал как нечто неотъемлемое, органически ему присущее; вот почему все окружающее становилось как бы продолжением его собственного существа:

Если я заболею,

к врачам обращаться не стану.

Обращаюсь к друзьям

(не сочтите, что это в бреду):

постелите мне степь,

занавесьте мне окна туманом,

в изголовье поставьте

ночную звезду.

(«Если я заболею…»)

И эта масштабность, отвечающая размаху и масштабности восприятий Маяковского, но совершенно самобытная, крайне характерна для Смелякова.

А если когда-то Маяковский, безоглядно нарушая все мыслимые грани и пределы личного существования, восклицал:

Любить —

               это с простынь,

                                           бессонницей рваных,

срываться,

                      ревнуя к Копернику,

его,

            а не мужа Марьи Иванны,

считая

              своим

                             соперником,—

то, хотя и совсем по-иному, в ином лирическом ключе, но так же масштабно и дерзко звучит стихотворение Я. Смелякова «Хорошая девочка Лида». Его героиня не просто идет на занятия в школу, нет, — «по миру шагает она». А юноша, пылко увлекшийся ею, всему миру готов признаться в сжигающей его страсти:

Преграды влюбленному нету:

смущенье и робость — вранье!

На всех перекрестках планеты

напишет --">