Светлана Васильевна Кекова - Солдатская трава

уже исчез старик, сидящий в кресле,

и сон исчез, и дом исчез, и сад,

и звёзды в небе мелкие исчезли.

Худой скворец клюёт болиголов,

и смерти плод скрывает жизнь в зачатке,

а зренье выбирает свой улов —

следы лучей и бликов на сетчатке.

Какой создать из этих бликов мир —

тоской ума, игрой воображенья,

чтобы в слепом движении светил

узнать закон сердечного движенья?

И где-то в сокровенной глубине

Бог милосердный совершает чудо:

покинув дом, дитя идёт ко мне,

сад шелестит листвою из-под спуда,

в высоком небе водят хоровод

созвездья, птицы, ангелы и дети,

а там, внизу, из галилейских вод

рыбак усталый выбирает сети.

* * *

Козодой скрипит, и кричит сова,

и в норе сидит полевая мышь,

по ночам цветёт одолень-трава

и потоки света стекают с крыш.

Дуб стоит в лесу, словно древний грек,

и трубит журавль, над водой летя,

и седая мать среднерусских рек

в море прячет голову, как дитя.

Плещет лебедь крыльями над водой,

и стоит ветла в серебре по грудь,

и в ладонях лиственных клён худой

устаёт держать дождевую ртуть.

Потому что всем им явился Бог

и сказал, что Волга — Днепру сестра,

а сухая горечь земных тревог —

только лёгкий дым от Его костра.

И под каждым мигом — Его ладонь,

и в глубинах вечности смерти нет,

в сердцевине мира горит огонь,

а любая тьма укрывает свет.

И ещё сказал Он речной воде,

и песку морскому, и стае птиц,

что любви сиянье живёт везде,

отражаясь в тех, кто не прячет лиц.

И рыбак улов из больших сетей

достаёт, и, как звёзды, горят сердца

беспризорных, бедных, больных детей,

что хотят обнять своего Отца.

* * *

На вершине дуба, не глядя в небо, сидит ворона.

Тихо плачет ива, рыдает тополь, дрожит орешник.

И, внимая звукам чужого плача, рыданья, стона,

ты молись в ночи о своей душе, окаянный грешник.

Ты живёшь наощупь, смеёшься тихо, боишься тлена,

а в окно посмотришь — опять ворона сидит на ветке.

И граница тела — другое имя земного плена.

Соловей умолк, но поёт душа — канарейка в клетке.

Для тебя душа твоя — алый лотос иль жёлтый ирис.

Чтоб спасти её, сколько слёз ты и слов истратил!

Под корою дерева, как под кожей, живёт Осирис,

чтоб его увидеть, долбит кору близорукий дятел.

А огнём греха мы себя опаляем и мучим сами.

Но Господь-то знает, Господь-то помнит состав наш бренный!

Припади к подножию ног Его, ороси слезами

каждый малый атом огромной Его вселенной…

* * *

1.

Если светит солнце и птицы летят на север,

то тогда говорят уста от избытка сердца.

Муравей во сне отделяет зерно от плевел,

а пшено — от риса, а жгучую соль — от перца.

Из ветвей акации сделан венец терновый,

на ладони пальмы блестит дождевая влага…

Если ты взыскуешь страданья и жизни новой,

то и самый грех твой Господь обратит во благо.

…Дни прожитой жизни, куда вы исчезли, где вы?

Неужели вас схоронила земля сырая?

Но дают побеги солёные слёзы Евы

в тот момент, как плача уходит она из рая.

2.

И опять скажу я: птицы летят на север

и устами ивы деревья целуют землю.

Свой трилистник нежный опять раскрывает клевер,

говорит Господь мне: «Послушай!» — а я не внемлю.

Сею в поле ветер, потом пожинаю бурю,

у ступеней храма, как нищий, стою и плачу,

провожаю август — и в гости иду к июлю,

мир исполнен смысла — а я ничего не значу.

То в коре берёзы саднящим живу надрезом,

карфагенских яблок везде рассыпаю зёрна,

то внезапно ночью во сне становлюсь железом —

раскаляю дух, у кузнечного стоя горна.

Пахнет ландыш ладаном в сумрачном храме леса,

где повсюду молча деревьев стоят иконы,

где листва и ветви совсем не имеют веса —

так пред Ликом Божьим легки и прозрачны кроны.

3.

Что есть тело бренное? Прах ли, носимый ветром

по пространству смерти, по тёмным её дорогам?

Не родишься птицей, не станешь ливанским кедром,

во плоти --">