Георгий Иванович Чулков , Михаил Андреевич Осоргин , Александр Степанович Яковлев , Федор Кузьмич Сологуб (Тетерников) , Марина Ивановна Цветаева , Борис Константинович Зайцев - Пересвет. Литературный сборник. № 1

морской туман.

И солнце раннее приветом

Встречало птиц из южных стран

Мария Гамильтон выходит

Из плена тесного дворца,

И смотрит в даль, и молча бродит

У ненавистного крыльца.

XXIII.

Вдруг юный голос. Неизвестный

Марии нежно говорит:

«О, леди! Зори так чудесны

Здесь, по утрам, когда покрыт

Наш город пеленою белой…

Как будто нас зовет Нева

Сесть в яхту и рукою смелой

Кормило взять. О, как жива

Морская ширь! Как воздух влажен…

И лепет моря — как свирель.

Я — кормчий, леди. Я отважен.

Нам яхта будет колыбель»…

XXIV.

Ах, это утро! Эти зори!

Полотна белых парусов,

Когда крылатое на море

Судно летит вдоль берегов.

Вот накренилась яхта, вольно

Лобзая грудь морской волны.

И сердцу радостно и больно,

И в сердце голубые сны.

Дышать свободой, пить веселье

Небес, простора и зыбей,

Хмелея в светлом новоселье,

Во влаге неземных полей…

XXV.

Кто этот юноша со взором,

Влюбленным в неземную даль?

Как будто странным договором

Их вяжет светлая печаль.

Он не чужой Марии. Прежде

Как будто к ней он приходил…

Мария предалась надежде

В невольной нежности — без сил,

Изнемогая и мечтая,

Вдыхает ветер, как вино,

А паруса, как чаек стая,

Влекут волшебное судно.

XXVI.

И после этой светлой встречи

Они встречалися не раз…

А император был далече.

Но светлый день для них угас.

Когда порою дни и ночи

Метались в белом полусне,

Мария опускала очи,

Сгорая в медленном огне.

И вот однажды кто-то кинул

Дна сердца в пламенную ночь.

И жребий кто-то властно вынул:

Нет, страсти им не превозмочь.

XXVII.

Влюбленность, где ты? Смерть ужели

Сменит томление сердец?

И песню ту, что души пели,

Им страсть поет под звон колец.

Ах, этот звон — как стон неволи,

Как темный и печальный сон.

И сколько в этом звоне боли,

Как в песнопеньях похорон.

И целомудренная нега

Застыла в ледяном бреду.

И хлопья северного снега

Венчали страшную беду.

XXVIII.

Весна и лето миновали,

А с ними тайная любовь.

И все пророчило печали

И неоправданную кровь.

Нева замерзла. Петр Великий

Вернулся в снежный Петроград —

Неутомимый, многоликий,

Судья, правитель и солдат.

Он выслушал шпионов строго.

Тех наградил, иных казнил, —

И, всуе поминая Бога,

Расправу тяжкую творил.

XXIX.

Но вот еще один кровавый,

Двусмысленный и злой донос.

Он полон дьявольской отравы,

Его лукавый раб принес.

И царь задумался, читая

Навет на леди Гамильтон.

Здесь в каждом слове месть слепая,

И в каждом слове — бред и сон.

«Детоубийство. Правосудье

Раскроет правду… Царь! Назначь

Для пыток тонкое орудье»…

В застенок леди! Гей! Палач!

XXX.

На дыбе кончились мученья,

Молчала леди Гамильтон.

И даже в тайном изумленье

Палач привычный был смущен.

Зато всегда на все готовый,

Покинув ночью царский одр,

Как будто на свиданье снова

Спешит во мраке странный Петр.

И вот в угрюмую темницу

Приходит темный великан

И оскорбленную царицу

Находит бледную от ран.

XXXI.

Все та же гордая улыбка,

Все тот же непонятный взгляд,

И при свече волною зыбкой

На ней туманится наряд.

Лицо у ней прозрачным стало,

И кажется, что два крыла,

Как гробовое покрывало,

Ей пытка страшная дала.

И вот пред нею император

С гримасой судорог в лице,

Как вестник памяти проклятой

О заколдованном кольце.

XXXII.

«Известно мне, что ты убила

Твоей любви преступной плод.

Да покарает Божья сила

Тебя… Безмолствуешь?» — и вот

Мария вскрикнула. Живою

Предстала тень: не человек,

Не --">