Давид Наумович Гофштейн - Избранное

которых, по трагическим обстоятельствам последних лет жизни Давида Гофштейна, творчество замечательного еврейского поэта было закрытой книгой.

Максим Рыльский

Первые восхищения 1911—1912

«Коль просторов ты служитель…» Пер. Н. Леонтьев

Коль просторов ты служитель, —

Близ путей-дорог держись:

Свой очаг, свою обитель

Будешь ты менять всю жизнь.

Служишь времени — не надо

Торопить награды срок:

Вдруг, взамен венца, награда —

Лишь обычнейший венок!..

«В чердачных окнах зайчики резвятся…» Пер. Н. Леонтьев

В чердачных окнах зайчики резвятся,

Осколки солнца тают на глазах,

Сугробы листьев в парке золотятся, —

Стою и не могу налюбоваться.

Стою, как на часах,

И жду, когда последний лист,

Послушный силе притяженья,

Сорвется вниз

В последнем трепетном движеньи.

Компас Пер. Н. Ушаков

И ночь, и звезды без конца, без краю…

Во всем знакомом тайну открываю.

Коробка круглая меня манит,

И стрелка в ней железная — магнит —

Трепещет на иголке, и томится,

И под стеклянной крышкою стремится

К звезде полярной в голубую тьму…

Но почему?

Но почему?

Первобытное Пер. А. Старостин

И опять я в лесу,

В первобытном краю,

Снова в светлом кругу

Первых радостей детских.

Дай мне руку твою,

Я прижмусь к ней лицом,

Сладкий запах впивать…

Только платье твое,

И все складки его

Ранят душу мою беспощадно.

Отгони же ее,

Эту злую пчелу,

Что жужжит, пробуждая

Задремавший мой разум.

………………

Кто там злобно грозит?

Кто навстречу бежит?

Я за ним погонюсь,

С ним схвачусь,

Я ударю рукою железной —

Пусть, хромая, уйдет,

Пусть он весть разнесет,

Что сражаться со мной бесполезно.

………………

О-го-го!

И опять я в лесу,

Мне покойно, легко…

В комнате Пер. А. Старостин

Поток неясной, сумеречной мглы

Всю комнату безмолвно затопляет,

Он скрадывает острые углы

И лишь полоски блеска оставляет.

Но, в сумрак погруженный, верю я,

Что в этой полутьме откроется оконце,

Раздернется тумана кисея

И яблоком огня зардеет солнце.

Мой пес Пер. А. Старостин

В ярмо отчаянья немого запряжен,

Блужданьем долгим утомлен,

Он плелся по дороге пыльной,

И сердце детское мое к нему тянулось

                    в жалости бессильной.

Я крикнул «на» — и вот со мною он.

Шерсть желтая и белые большие пятна,

Сияет преданность в больших глазах,

На мать взглянул он, а она: «Что ж,

                    гнать обратно?»

Рукой махнула: — Пусть останется в сенях.

Я знал — у пса когда-то был хозяин.

Пес неотступно следовал за ним,

Хозяин кличку дал ему — бог весть когда,

И пес теперь бродил, угрюм и неприкаян,

Прислушиваясь лишь к шагам моим…

Я тщетно звал его, отыскивая клички,

Он грустно слушал их и жалобно скулил.

Я изобрел свою, она вошла в привычку,

И он играл со мной, моим друзьям служил.

Как молод я! Мир — мой! Я не робею,

К тому ж и пес — какой хороший пес!

Но только я сильнее с каждым годом,

А ноги пса — слабее и слабее,

Он дальним не прельщается походом,

Покоя ищет и тепла в мороз.

Была весна, и теплые рассветы

Поили влагой голые поля,

А в черном рву, цветеньем не задетом,

Лежал он скорчившись, не шевелясь…

И вновь я праздную приход весны,

И трубы водосточные промыты

Снегами талыми…

А с тополей у каменной стены

Спадают капли, золотом облиты…

Но кто же, кто же бродит в поле чистом,

В чьем --">