Евгений Александрович Евтушенко - Полное собрание стихотворений

усталые от сумок

руки праведные их.

1956

Евг. Евтушенко. Взмах руки. Стихи.

Москва: Молодая гвардия, 1962.

(обратно)

В церкви Кошуэты

Не умещаясь в жестких догмах,

передо мной вознесена

в неблагонравных, неудобных,

святых и ангелах стена.

Но понимаю,

         пряча робость,

я,

 неразбуженный дикарь,

не часть огромной церкви — роспись,

а церковь — росписи деталь.

Рука Ладо Гудиашвили

изобразила на стене

людей, которые грешили,

а не витали в вышине.

Он не хулитель, не насмешник,

Он сам такой же теркой терт.

Он то ли бог,

         и то ли грешник,

и то ли ангел,

         то ли черт!

И мы,

   художники,

             поэты,

творцы подспудных перемен,

как эту церковь Кошуэты,

размалевали столько стен!

Мы, лицедеи-богомазы,

дурили головы господ.

Мы ухитрялись брать заказы,

а делать все наоборот.

И как собой ни рисковали,

как ни страдали от врагов,

богов людьми мы рисовали

И в людях

       видели

           богов!

1958

Примечания:

Роспись церкви Кошуэты начата была Ладо Гудиашвили по заказу духовенства; осталась незаконченной из-за протеста заказчиков, возмущенных его манерой изображения святых. Примеч. автора..

Евгений Евтушенко. Мое самое-самое.

Москва, Изд-во АО «ХГС» 1995.

(обратно)

Вагон

Стоял вагон, видавший виды,

где шлаком выложен откос.

До буферов травой обвитый,

он до колена в насыпь врос.

Он домом стал. В нем люди жили.

Он долго был для них чужим.

Потом привыкли. Печь сложили,

чтоб в нем теплее было им.

Потом — обойные разводы.

Потом — герани на окне.

Потом расставили комоды.

Потом прикнопили к стене

открытки с видами прибоев.

Хотели сделать все, чтоб он

в геранях их и в их обоях

не вспоминал, что он — вагон.

Но память к нам неумолима,

и он не мог заснуть, когда

в огнях, свистках и клочьях дыма

летели

     мимо

        поезда.

Дыханье их его касалось.

Совсем был рядом их маршрут.

Они гудели, и казалось —

они с собой его берут.

Но сколько он не тратил силы —

колес не мог поднять своих.

Его земля за них схватила,

и лебеда вцепилась в них.

А были дни, когда сквозь чащи,

сквозь ветер, песни и огни

и он летел навстречу счастью,

шатая голосом плетни.

Теперь не ринуться куда-то.

Теперь он с места не сойдет.

И неподвижность — как расплата

за молодой его полет.

1952

Евгений Евтушенко. Мое самое-самое.

Москва, Изд-во АО «ХГС» 1995.

(обратно)

Вальс на палубе

Спят на борту грузовики,

спят

    краны.

На палубе танцуют вальс

бахилы,

    кеды.

Все на Камчатку едут здесь —

в край

    крайний.

Никто не спросит: «Вы куда?» —

лишь:

    «Кем вы?»

Вот пожилой мерзлотовед.

Вот

    парни —

торговый флот — танцуют лихо:

есть

    опыт!

На их рубашках Сингапур,

пляж,

    пальмы,

а въелись в кожу рук металл,

соль,

    копоть.

От музыки и от воды

плеск,

    звоны.

Танцуют музыка и ночь

друг

    с другом.

И тихо кружится корабль,

мы,

    звезды,

и кружится весь океан

круг

    за кругом.

Туманен вальс, туманна ночь,

путь

    дымчат.

С зубным врачом танцует

кок

    Вася.

И Надя с Мартой из буфета

чуть

    дышат —

и очень хочется, как всем,

им

  вальса.

Я тоже, тоже человек,

и мне

    надо,

что надо всем. Быть одному

мне

   мало.

Но не сердитесь на меня

вы,

   Надя,

и не сердитесь на меня

вы,

   Марта.

Да, я стою, но я танцую!

Я

  в роли

довольно странной, правда, я

в ней

    часто.

И на плече моем руки

нет

   вроде,

и на плече моем рука

есть

    чья-то.

Ты далеко, но разве это

так

--">