Уильям Батлер Йейтс - Тайная роза

морю; глаза его не отрываясь смотрели на луну, сиявшую во мраке подобно огромной белой розе, подвешенной к занавесу некоего беспредельного, фантастического мира. Но тут его лошадь, уже давно задыхавшаяся и покрытая потом, ибо он терзал ее шпорами, принуждая к предельной скорости, тяжело упала в траву на обочине дороги. Он пытался поднять ее, но не преуспел в этом, и пошел пешком, одинокий в лунном свете; и пришел к берегу моря, и увидел шхуну, стоявшую на якоре. Теперь, не способный просто брести дальше – море мешало ему – он понял, что очень устал, и что ночь выдалась очень холодной, и вошел в харчевню, стоявшую неподалеку, и рухнул на скамью. Зал был забит испанскими и ирландскими матросами, уже проведшими контрабандой судно с грузом эля и вина и ожидавшими благоприятного ветра, чтобы отправиться в новый рейс. Один испанец на ломаном гэльском предложил ему кружку. Жадно выпив ее, он стал говорить, быстро и горячо.

Целых три недели ветер дул к берегу или был слишком слабым, и моряки оставались в харчевне, выпивая, играя в карты, болтая, и Костелло был с ними, ночуя на скамье, выпивая, болтая и играя больше всех. Скоро он спустил те немногие деньги, что имел с собой, потом проиграл лошадь (кто-то отыскал ее в горном ущелье) испанцу, и тот продал ее фермеру с гор, потом пропил и свой длинный плащ, и шпоры, и сапоги из мягкой кожи. Наконец благоприятный ветер подул с испанских берегов, команда погребла на шхуну, распевая испанские и гэльские песенки, и подняла якорь, и вскоре белые паруса пропали за горизонтом. Тогда Костелло отправился домой – жизнь зияла перед ним пустыней – и шел весь день, к вечеру выйдя на дорогу, ведущую от озера Гара к южному берегу озера Кэй. Он нагнал толпу крестьян и фермеров, бредших медленно вслед двум священникам и группе хорошо одетых людей, несших гроб. Остановив одного старца, он спросил, чьи это похороны и чьи это люди, и старик отвечал: – Это похороны Уны, дочери Дермотта, а мы – люди Дермоттов и Намары и их сторонников, а ты – Тумаус Костелло, который убил ее!

Костелло пошел к голове процессии, минуя глядевших на него с яростью, едва ли понимая ясно, что сейчас услышал, ибо потерял способность понимания, вместе с душевным здоровьем, и ему представлялось невозможным, что нежность и красота, бывшие сердцем его мира, могут вдруг исчезнуть. Внезапно он встал и снова спросил, чьи это похороны, и некто ответил: – Мы несем Уинни, дочь Дермотта, которую ты погубил, дабы похоронить на острове Пресвятой Троицы, – и отвечавший склонился, поднял камень и бросил его в Костелло, поразив в щеку, так что кровь покрыла его лицо. Но Костелло продолжал идти, едва ли заметив удар, и, подойдя к несшим гроб, спросил громким голосом: – Кто лежит в этом гробу?

Три Дермотта из Бычьих Гор схватили по камню и побуждали остальных сделать так же; и Костелло прогнали с пути, нанеся множество ран, и, если бы не присутствие священников, он был бы убит.

Пропустив процессию, он продолжал следить за нею, и издали видел, как гроб погрузили в большую лодку, и сопровождающие сели в другие лодки, и лодки медленно двинулись к Insula Trinitatis; через некоторое время он увидел, что лодки вернулись и пассажиры смешались с толпой, ожидавшей на берегу, и постепенно все разошлись по разным дорогам и оврагам. Ему казалось, что Уинни осталась где-то на острове, радостно улыбаясь, как когда-то, и когда все ушли, он пересек воду в лодке и нашел свежую могилу рядом с развалинами аббатства Пресвятой Троицы, и кинулся на нее, призывая Уну вернуться к нему. Квадратные листья плюща трепетали над ним, и повсюду белые мотыльки порхали над цветками, и сладкие запахи плыли в туманном воздухе.

Он лежал на могиле всю ночь и весь следующий день, время от времени призывая ее вернуться; но на третью ночь, пораженный голодом и горем, забыл, что ее тело лежит под землей, помня лишь, что она где-то рядом и не хочет подойти к нему.

Перед самой зарею, в час, когда проходившие поблизости крестьяне услышали его призрачный голос, гордость проснулась в нем и он заговорил громко: – Уинни, дочь Дермотта Баранного, если ты не придешь ко мне, я уйду и никогда не возвращусь на остров Пресвятой Троицы; – и едва стих его голос, холодный резкий ветер поднялся над островом и он узрел множество проходящих мимо фигур, женщин из Сидов в серебряных коронах и со смутными знаменами; и Уна, больше не улыбаясь, но быстро и гневно проносясь мимо, ударила его по лицу и крикнула: – --">