(Грааль Арельский) - Голубой ажур

Грааль Арельский Голубой ажур

Голубой ажур

Au-to-dafe

Я душу дьяволу предам и вечному огню…

М. Лохвицкая.

Огнистым вихрем взвейся мгла!

Гореть хочу! Гореть!

Тэффи.

На костре вчера Его сжигали.

Был закат. Бледнели все инфанты…

Я смотрела в гаснущие дали,

И в колье алели бриллианты.

Гасло золото на синей черни, –

Закатившись, солнце угасало,

Звал куда-то колокол вечерний,

И горел костер, мерцая ало.

Дочитал монах беззвучно буллу,

Трижды проклял сумрачно и строго:

«Проклят будь служивший Вельзевулу,

Ты отвергший милосердье Бога!»

Дым взметнулся грозно, – чернокрылый,

Он взглянул мне в очи взором властным!

Отвести хотела взор, – нет силы

Перед взором царственно прекрасным.

Вижу я: …уходят в даль чертоги,

Дым курильниц предо мной клубится,

Он склонился в ярко-алой тоге,

Шепчет мне: «люби меня, царица!»

Посмотри, под арфы, и кимвалы

Жрицы славят царство Вельзевула?

Богохульством загорелись залы

В вихре оргий буйного разгула.

Черной мессы крепнут беснованья,

Стройных тел пылает вереница…

«Посмотри, как страстны их лобзанья?» –

Шепчет Он: «люби меня царица!»

И коснулся уст моих устами,

И забылась я в истоме страстной…

Вдруг исчезло все… Перед очами

Догорал костер багрово-красный.

Уходили бледные инфанты,

Пели что-то черные монахи,

Облака бежали как гиганты,

Как гиганты в безотчетном страхе.

И в усталом бархате печальном

Я ушла со свитою придворной,

И зловеще с криком погребальным

Надо мной кружился ворон черный.

Тишина могилы в старом замке,

Сном беззвучным вдаль уходят залы,

В рамке окон, золоченой рамке,

Свет зари мерцающий и алый.

Упадают сумрачно на пяльцы

Змеи кос, – рассыпалась прическа,

В кровь исколоты иголкой пальцы,

И лицо мое белее воска.

Мне не вышить белых нежных лилий,

Все выходят алые, как розы!

Пламенно желанья окрылили

Яркие, кощунственные грезы.

В эту ночь, едва смежила вежды,

Он явился и умчал с собою…

Ночь раскинула свои одежды,

Вышитые ярью голубою.

Серебрился серп луны двурогий,

Лес звенел аккордами созвучий,

Уходили вдаль, змеясь, дороги, –

Он сказал прекрасный и могучий:

«В этом мире жалки наслажденья! –

Вечный гнет бессилья над землею.

Счастлив тот, кто выпил яд забвенья,

И живет лишь жизнью неземною».

На поляне залитой огнями,

Сатаною бал давался странный, –

Танцевали девушки с козлами,

И уста алели точно раны.

Не забыть кощунственных обрядов,

Не забыть полночные восторги,

Глубину бездонно властных взглядов,

В буйном вихре вознесенных оргий.

Гаснет пурпур медленно в лазури,

Бьют часы во мраке старой башни,

Серп луны зажегся в амбразуре, –

Будет вечен этот сон вчерашний!

Инквизитор

Мой властный взор мерцает строго,

Мой приговор всегда жесток, –

Я жгу костры во имя Бога,

Но что мне Бог? – бессильный Бог..

Когда звук колокола дальний

Сорвется с башни Notre Dame,

Внимаю я в исповедальне

Ее задумчивым шагам.

Пройдут маркизы горделиво

В своих сребристых париках,

И горожанки так трусливо

Утопят грех в моих очах.

И вот она в шумящем платье,

В своих печальных кружевах…

О, сколько снов в ее объятье! –

В ее таинственных словах.

Но я молчу в немой надежде –

Что делать мне? Что мне сказать?

Она уйдет грустна как прежде,

А я останусь вновь страдать.

Замрут медлительные звоны,

Дам отпущение грехам,

И в страсти я, к устам Мадонны,

Прильну к пылающим устам.

Октавы

1.

В исповедальне бледного абата

Грустили строго темные иконы,

В узорных окнах яркий свет заката

Зажег огнем гранитные колонны…

Но я ушла смятением объята,

Не положив обычные поклоны.

И в темной келье, с непонятной дрожью.

Ждала склонясь к пречистому подножью.

2.

Казалось мне, на полотне картины

Стоял Исус в хитоне ярко-белом…

Грустила я печалью Магдалины

В своем порыве горестно-несмелом.

А вкруг меня, как сон, цвели долины,

Пьянила даль сверкающим --">