Константин Константинович Случевский - Из цикла «Загробные песни»

Константин Случевский Из цикла "Загробные песни"

«В час смерти я имел немало превращений…»

В час смерти я имел немало превращений…

В последних проблесках горевшего ума

Скользило множество таинственных видений

Без связи между них… Как некая тесьма,

Одни вослед другим, являлись дни былые,

И нагнетали ум мои деянья злые;

Раскаивался я и в том, и в этом дне!

Как бы чистилище работало во мне?

С невыразимою словами быстротою

Я исповедовал себя перед собою,

Ловил, подыскивал хоть искорки добра,

Но все не умирал! Я слышал: «Не nopa!»

«Я помню, было так: как факел евменид…»

По словам Блаженного Августина (Dе civit. Dei, lib. 20, сар. 14), на Страшном суде «каждому придут на память все дела его, добрые или худые, и ум с чудной скоростью увидит их». То же и Василий Великий в толковании Исайи.

Я помню, было так: как факел евменид

Когда-то освещал утробы бездны темной,

В виденьях мне предстал ужасный, грозный вид,

Вид бездны чуемой, пугающей, огромной!

В ней были все мои нечестные дела;

Преступность дней былых вся в лицах проступала,

И бездна страшная тех лиц полна была,

А мощность факела насквозь их пронизала!

Ничто, о да! ничто не укрывалось в ней

От света красного назойливости гневной…

Какая мощность зла! какие тьмы теней —

След жизни мелочной, обычной, повседневной!

Как это мыслимо, как это быть могло,

Чтоб малая душа так много зла вмещала?

Ничто ее в миру к ответу не влекло,

Ни в чем людской закон она не нарушала!

Но нет! Вот, вот он въявь, весь стыд прошедших дней!

Свет озарял его спокойно, безучастно;

Десятки, тысячи, нет, тьмы от тем очей

Глядели на меня пронзительно и властно!

О, как хотелось мне хоть что-нибудь сокрыть,

Исчезнуть самому! Все жгучие мученья

Болезни, мнилось мне, явились облегчить,

Весь ужас первого предгробного виденья!

Казались мелочи громадно-велики;

Размеров и пространств утратил я сознанье,

И чудо-женщина вдоль пламенной реки,

Смеясь, плыла ко мне на страстное свиданье!..

И в облике ее соединял мой мозг

Все лики женские, мне милые когда-то…

Вдруг берег тронулся и тает, будто воск…

И я в реке… я в ней… сгинь! наше место свято!

«Скорей меняйте лед!» — я слышу, говорят.

«Где лед, сестра? давно ль возобновили?

Больной в огне! какой безумный взгляд!

А ноги! словно лед! совсем, совсем остыли!»

Хочу я отвечать, но сил нет, не могу!

Родные вкруг меня! зачем они рыдают?

А вот цветущий луг, и я по нем бегу…

Цветы — то призраки… головками кивают…

«Дочь приехала. Слышу — ввели…»

Дочь приехала. Слышу — ввели…

Вот подходит ко мне, зарыдала;

Поклонилась, так кажется, мне до земли,

Крепко руки мои целовала!

Сколько сил было силы собрать,

Собрал я и глаза открываю…

Только милое личико трудно узнать…

Память сбилась, а все же ласкаю!

Ты несчастной была, моя дочь;

Я виновен, бессовестный, в этом…

Вдруг объяла меня темно-синяя ночь…

Иль пришла она с добрым советом!

Голубому цветку на степи не расти,

Ты, голубушка-дочь, ты забудь, ты прости…

Звучно склянки стучат…

Знаю я, в склянках яд…

Ты цветок голубой…

Что поник головой?..

Распрямись и расти,

Дай мне сон обрести…

Ты слыхала ль: есть рай…

Дай надеяться, дай…

«Я лежал и бессилен, и нем. Что со мной…»

Я лежал и бессилен, и нем. Что со мной

Медицина творила, — не знаю!..

Но одну из картин толчеи мозговой

Я и здесь иногда вспоминаю.

Вся земля умерла! с резким хрустом в костях

Смерть в венце надо мною носилась,

И под ней расстилался один только прах…

Смерть металась, вопила и билась.

Выходила из впадин очей ее мгла,

И в меня эта мгла проникала;

Свисли челюсти Смерти, ослабла скула…

Обезумела Смерть! Голодала!

Жизни не было вовсе нигде, никакой,

Чем питаться ей было бы надо,

Ни травы, ни воды, ни певцов под листвой,

Ни ползущего в темени --">