Саша Городилов - На поздних поездах

И грустил я под песни по радио,

и с таксистом завёл разговор

о заводах, что были украдены,

но не знают, спросить-то с кого.

За погоду и спрашивать не с кого.

День устанет, и яркий закат

перекрасит пейзажи апрельские

и пойдёт по аллеям скакать.

8

Пришвартован кораблик у пристани:

он намедни нечаянный гость.

Сквозь окошко высматривал пристально

панораму того, как жилось

за высоким забором окраине.

Повздыхаем мы сердце скрепя:

покосилась избушечка Танина,

что вскормила с десяток ребят.

Из бетона торчат арматурины;

перевернутый мусорный бак.

Над Уктусом сгущаются сумерки;

Вторчермета дымится труба.

На листах нацарапаны горы од,

мне приснившихся позавчера,

о любимом, но пасмурном городе.

Чем же он меня очаровал?

9

Кирпичных домов обыватели

рыдали, готовясь зарыть

бездетную старую Катю, и

нарушили сон детворы.

То ветер гулял и проказничал

и листья на крыше погнул,

то солнце февральское празднично

к открытому настежь окну

притронется. Будет ли затемно

наш дворик дремотой объят?

Поделят имущество Катино -

останется ворох тряпья.

В промёрзшем покоится гравии.

На деньги свердловских барыг

ей памятник мраморный ставили,

цветочки несли во дворы.

10

Небо цвета воска.

Плакать погоди:

в старенькой повозке

едет командир.

Цвета мёрзлых яблок

стынет в кружке чай,

но трёхстопным ямбом

не буди скворчат.

Ветер шкалик крутит

бодро по двору.

Леонид Агутин

пляшет под Варум.

В беспардонном вальсе

кружится бельё.

У соседа Васи

крыша снова льёт.

За стеной мужчине

плохо. За стеной

тротуар морщинист,

во дворе темно.

11

Если жизнь, то она магистраль.

Фантазировать можешь? Представь так:

будто книгу, страницы листай

и не спи, новоявленный автор.

Погадай нам ещё, фантазёр!

Если в прошлое, лучше трамваем:

он со скрипом меня повезёт

мимо жёлтых знакомых развалин.

Нагадай мне, цыганка, не взвыть

от стихов, что в тетради скопились.

Я шагаю на берег Невы,

даже если он грязен и илист,

даже если я тут пропаду

под неистовый города шелест,

убегая от сказочных дур,

отнимающих всё, что в душе есть,

от початых бутылок и пинт,

от помятых, суровых, угрюмых,

от дорог, что заводят в тупик,

от стаканов стеклянных и рюмок,

отнимающих время и сталь

превращающих в ржавую рухлядь.

Будто книгу, страницы листай,

изгоняя сказуемым дух лярв.

12

Пошлю воздушный поцелуй,

где солнца блик застенчивый.

Пройду по сонному селу,

прислушиваясь к птенчикам,

а к вечеру дружище-дождь

окатит крышу. Помнишь, как

летела грязь из-под подошв

и горечь шла из горлышка?

Бродяга-дождик льёт и льёт,

ведь я, как ты, бродяжничал,

пытаясь отыскать своё.

Теперь мне дорог каждый час.

Но пусто. улица не та,

не там цветёт боярышник.

Июнь и солнышко из тар -

глотками жадно тянешь их.

13

У каждого есть Внутренняя Припять,

где Государь ни тонок, ни пузат,

как Чичиков, не ведающий зла,

чиновник добрый, как Прутков Кузьма.

И в этом государстве можно выпить.

А впрочем, лучше горькую не пить.

Когда объявится в потёртой робе

родной когда-то городок Чернобыль,

в покинутых подвалах рыться чтобы,

найдём прибежище с тобой в степи.

В восьмидесятых было всё иначе.

История, однако, столь грустна,

что ощущаем горечь на устах

по-прежнему, но ничего, раз так

случилось, что в неё влюбился мальчик.

И в мае можно было прогулять

ненужные и скучные уроки,

из окон на втором услышать окрик,

встречать рассвет (да будь он трижды проклят),

а завтра можно начинать с нуля.

Теперь нам тридцать, и уже немножко

весною пахнет возле развалюх.

Молчит река — я из неё налью

и свой подправлю утренний аллюр.

Уверен, город жив. Теперь и тот шкаф

забытый здесь катрен оберегал.

У каждого должна своя быть Припять,

чтоб сохранить произведений кипы,

молчать, скрывать, таить мечты о шипре,

который сможет спрятать перегар.

14

Нас октябрь дразнил и подбрасывал.

Не желая маячить, украл