Лао Шэ - Избранное

пролетарием и обрести чувство классовой солидарности, попытался своим трудолюбием, полагаясь исключительно на силу своих мускулов, вырваться из нужды капиталистического рабства. Единоборство «маленького человека» с противостоящей ему безликой силой кончается трагическим поражением. С потрясающей силой рисует Лао Шэ крах индивидуалистических иллюзий Сянцзы, психологически тонко фиксирует губительное воздействие безостановочной погони за лишним медяком на его чистое, доброе сердце и душу. Критика не раз упрекала Лао Шэ за тот тупик в который он привел своего героя. Оглядываясь теперь на творческий путь писателя, ставший уже историей, можно отчетливо видеть несправедливость иных критических выпадов, крайним выражением которых явилась травля, доведшая его до самоубийства. Нам кажется, что есть книги, положительный смысл которых заключен в силе отрицания. К таким книгам, несомненно, относится роман Лао Шэ о «верблюде-счастливчике». Общество, превращающее человека в тягловую скотину, растаптывающее его духовно, — такое общество безнравственно, оно не имеет права на существование. Убежден, что именно в этом и состояло послание Лао Шэ своим современникам…

В годы антияпонской войны Лао Шэ задумал трилогию, также посвященную Пекину, — «Четыре поколения под одной крышей». Она осталась незавершенной (третий роман так и не был издан), хотя две первые части-романы «Страх» и «Нужда» — позволяют судить о монументальном замысле писателя. В эти годы Лао Шэ возглавляет Всекитайскую ассоциацию писателей по отпору агрессору. Писатель-патриот, он горячо ратовал за изображение войны в литературе, принимал активнейшее участие в литературных дискуссиях, подавал другим писателям пример собственным творчеством. Действие трилогии происходит в оккупированном японскими милитаристами Пекине.

Творческая мысль художника снова и снова возвращается к родному городу. Наши читатели впервые познакомятся в этой книге с незавершенным произведением Лао Шэ — романом «Под пурпурными стягами». Это уже другой Пекин, столица маньчжурских богдыханов конца XIX — начала XX столетия, частично знакомый нам по пьесам Лао Шэ «Чайная» и «Ихэтуань». Думаю, что не ошибусь, если скажу, что этому роману наверняка суждено было стать одним из наиболее заметных явлений современной китайской прозы. Перо зрелого мастера воссоздало далеко ушедшую от нас эпоху, нравы «знаменных» маньчжуров, народа, некогда силой оружия завоевавшего Китай и полностью растворившегося в его человеческом море уже в начале нашего века. Сам по происхождению маньчжур, Лао Шэ схватывает и передает потомкам последние еще сохранившиеся в дни его детства национальные черты маньчжуров, особенности их быта, а также паразитизм и духовный паралич маньчжурской верхушки, сделавшие Китай легкой добычей империалистических хищников. Сколько ядовитого юмора в штрихах, характеризующих маньчжурского аристократа и заокеанского миссионера! Недаром Лао Шэ начинал свою творческую жизнь как писатель-юморист, заставивший целое поколение китайских читателей смеяться над всем косным, отсталым, нелепым, что в таком изобилии присутствовало в Китае на рубеже исторического времени.

…В ранние сумерки, когда спадает жара и кажется, что далекие горы смыкаются с дымным небом, мы возвращались с Лао Шэ полями, лежащими вокруг сычуаньской деревни Лайцзяцяо. Пахло пылью, разопревшими после полуденной жары травами, в воздухе стоял сладковато-горький запах ромашки, которая выбелила кюветы и канавы.

Волнение, вызванное воспоминаниями Лао Шэ о Пекине, еще не улеглось, и рассказ, который мне предстояло услышать, большой рассказ о судьбе художника, будто рожден этим волнением…

Лао Шэ говорит, и я нахожу в его рассказе ответы на многие из вопросов, что волновали меня, когда я думал о его творчестве.

— Для меня, — говорит Лао Шэ, — хороший рассказ дороже иного романа, хотя я писал и романы. Жанр рассказа привлекает меня как самый экономный и эмоциональный. Нарушение этих принципов неминуемо ведет к неудаче. Произведение гибнет, жанр перестает существовать. Мой писательский архив потерян в Пекине — пропала коллекция картин и фарфора, собранию которых я отдал немало труда. Однако, если бы мой архив остался цел, то немногое из того, что мною было написано прежде, я решился бы опубликовать. Я не позволял себе печатать слишком плохих вещей, но, когда вещь написана, я --">