Теодор Драйзер - Выбор

будут предназначены все поцелуи. Шерли приложила к глазам маленький носовой платок, прижалась лицом к окну и стала пристально всматриваться. Когда показались первые дома Лэтонии, она подумала (так сильна была в ней романтика): «А что, если Артур вернется когда-нибудь — или сейчас»! Вдруг, случайно или намеренно, он сейчас здесь, на станции, встретит ее и успокоит ее измученное сердце. Он прежде встречал ее там. Как она кинется к нему, положит голову ему на плечо, навсегда забудет о существовании Бартона, о том, что они расставались хотя бы на час! О, Артур, Артур!

Но, нет, нет; вот и Лэтония, вот виадук, длинные улицы, автобусы с надписями «Центр» и «Лэнгдон-авеню», убегавшие назад в большой город. А за несколько кварталов, на тенистой Битьюн-стрит, еще более чем всегда мрачной и однообразной, — домик ее родителей.

Она чувствовала, что вся рутина этой старой жизни — предобеденная косьба лужаек, сплошь одинаковые подъезды — завладела ею теперь еще сильнее, чем когда-либо прежде. Скоро наступит время, когда Бартон будет уходить на службу и возвращаться вечером, как сейчас уходят и возвращаются ее отец и она сама, когда она будет вести хозяйство, стряпать, стирать, гладить и шить для Бартона, как теперь это делает ее мать для ее отца и для нее. А той любви, какой ей хотелось, не будет. О, ужасно! От этой жизни ей не уйти, хотя теперь она еще с большим трудом переносит ее, едва выдерживает каждый час. И все же она должна, должна ради... ради... Она закрыла глаза и задумалась.

Пройдя по обсаженной деревьями улице, мимо домов и лужаек, как две капли воды похожих на их дом и лужайку, Шерли подошла к веранде, где читал вечернюю газету ее отец. Увидя эту картину, она вздохнула.

— Уже вернулась, дочка? — ласково крикнул отец.

— Да.

— Мать не знает, что тебе приготовить к обеду: мясо ломтиками или печенку. Пойди, скажи ей.

— О, это не важно.

Она быстро прошла в свою спальню, скинула шляпу и бросилась на кровать. С невыносимой тяжестью на душе она молча лежала. Только подумать, чем все окончилось!.. Никогда больше не увидеть его!.. Видеть только Бартона, выйти за него замуж, жить на такой же улице, иметь пятерых детей, забыть все развлечения молодости — и все для того, чтобы ни ее родители и никто другой ничего не заподозрили.

Почему так должно быть? И будет ли так? Рыдания подступили ей к горлу. Немного погодя ее мать, худощавая, практичная, нежная, опутанная условностями, услышав, что она вернулась, подошла к двери.

— Что случилось, душечка? Тебе нездоровится сегодня? Голова болит? Дай я пощупаю лоб.

Тонкими, холодными пальцами она провела по ее вискам и волосам. Предложила что-нибудь поесть или принять порошок от головной боли.

— Со мной ничего, мама. Мне только немного не по себе. Не беспокойся. Я скоро встану. Пожалуйста, не беспокойся.

— Что тебе, дорогая, лучше приготовить — мясо или печенку?

— О, что-нибудь... ничего... пожалуйста, не беспокойся... Пусть будет мясо... или что-нибудь... — Если бы только ее оставили в покое!

Мать посмотрела на нее, сочувственно покачала головой, затем, не прибавив больше ни слова, тихо ушла. Лежа на кровати, Шерли думала, думала — вызывала и отгоняла прочь мысли о прекрасном прошлом, о безвыходном будущем — думала до тех пор, пока не почувствовала, что больше не может выдержать. Она встала, подошла к окну и, рассеянно глядя на свой и соседний двор, унеслась мыслями к тому, что ее ожидает.

Как ей быть? Как она поступит? Миссис Кессел в своей кухне, как всегда, готовит обед, как и ее мать готовит сейчас, а мистер Кессел сидит на парадном крыльце и читает вечернюю газету. А дальше мистер Полард косит траву на своем дворе. Вдоль всей Битьюн-стрит тянулись такие же дома, населенные такими же людьми — простыми и бесцветными: клерками, управляющими, преуспевающими ремесленниками, вроде ее отца и Бартона. Все они были хороши в своем роде, но так не походили на Артура, любимого, потерянного. И она силой обстоятельств скоро будет вынуждена стать одной из них, всегда жить, конечно, на такой же улице и... На мгновение рыдания снова подступили к горлу.

Она решила, что не станет одной из них. Нет, нет, нет. Должен быть какой-нибудь другой выход... много выходов. Ей не пришлось бы этого сделать, если бы она действительно этого не хотела... Только... Подойдя к зеркалу, она посмотрелась в него и поправила прическу.

— Но в чем дело? — через некоторое время устало и безнадежно спросила она себя. — К чему плакать? Почему не --">