Виктор Гюго - Алхимия / Нотр-Дам де Пари

согласно упованию трех монотеистических религий. Алхимик Николя Фламмель (1330–1417), используя язык христианской веры, писал, что магистерий «…изменяет дурного человека в доброго, отсекает корень сущего греха — алчности — делает человека спокойным, религиозным и богобоязненным, сколь бы ни был он зол прежде, восхищает его в бесконечное милосердие и глубину дивных замыслов Божьих…» Сущность и цель мистицизма — приобщение, причастность к Богу. Алхимия не говорит об этом. Но ее объединяет с мистицизмом вера в первичное «благородство» человеческой натуры; несмотря на бездну, разделяющую Бога и человека, несмотря на падение, уничтожившее «теоморфизм» Адама. Надо обрести чистоту человеческого символа перед тем, как человеческая форма может быть реинтегрирована в свой бесконечный и божественный архетип. В спиритуальном своем значении, трансмутация свинца в золото есть ничто иное, как реинтеграция человеческой натуры в ее первичном свете. Неповторимого качества золота, понятно, нельзя добиться простым сложением металлических свойств: таких, как масса, твердость, колорит и т. д. — точно так же «адамическое» совершенство есть не одно лишь собрание добродетелей. Оно неповторимо, подобно золоту, и человек, его «реализующий», не сравним с другими. Все в нем «первозданно» в смысле пробуждения изначального принципа. И поскольку реализация этого состояния относится к мистицизму, алхимия, в цветном плане, путь параллельный.

Однако «стиль» алхимического символизма столь отличен от теологической вселенной, что зачастую алхимию определяют как «мистицизм без Бога». Это, безусловно, несправедливо, ибо алхимия — ветвь или «оперативное измерение» герметизма, полностью ориентированного на трансцендентный источник всякого бытия. Алхимия предполагает веру — почти все мастера настаивают на практике молитвы. Алхимия сама по себе, как метод или искусство, не обладает собственной теологической структурой. Но не будучи a priori ни теологией, ни моралью, она рассматривает игру психических возможностей с точки зрения число космологической и трактует душу как «субстанцию», которую необходимо очистить, растворить и заново кристаллизовать. Она действует как наука или искусство природы, и для нее все состояния сознания — только аспекты единой «натуры», объединяющей внешнее (формы телесные и чувственные) и внутренние, то есть невидимые формы души.

При этом алхимию нельзя упрекнуть в обычном прагматизме, лишенном спиритуальной перспективы. Ее духовная сущность таится в более или менее конкретном символизме, призванном установить аналогию между царством минеральным и континуумом души — подобная аналогия обусловлена квалитативной визией материальных вещей, своего рода внутреннем зрением, которое проницает психические реальности «материально», то есть объективно и конкретно. Другими словами, алхимическая космология — доктрина бытия, онтология. Металлургический символ не просто формула или приблизительное описание внутреннего процесса, но, как любой истинный символ, откровение.

В силу своего «вне-индивидуального» взгляда на мир и душу, алхимия, скорее, «путь познания» (гнозы), нежели «путь любви», ибо проблема гнозы — не в еретическом, а в действительном смысле слова — «объективное» изучение связи души и «я». У мистиков, ориентированных на «путь познания», довольно часто встречается алхимическая манера выражения. Термин «мистика» происходит от «мистерии», от греческого глагола myein (молчать); мистика, ровно как и алхимия, избегает интерпретации рациональной.

Алхимическая доктрина окутана загадками и тайнами еще потому, что отнюдь не предназначена для всех и каждого. «Королевское искусство» предполагает, кроме высоких интеллектуальных возможностей, определенную диспозицию души — при отсутствии таковой, практика алхимии представляет серьезную опасность. «Разве тебе не ведомо, — писал Артефий, знаменитый средневековый алхимик, — что наше искусство есть кабалистика. Я хочу сказать, оно таинственно и его открывают только устно. И ты, глупец, думаешь о простоте своей, что мы явно и ясно будем излагать самый великий и важный из всех секретов? Разве следует понимать буквально наши слова? Уверяю тебя (ибо я откровений других философ), уверяю тебя: тот, кто хочет объяснить сочинения философов согласно ординарному и буквальному смыслу слов, заплутается в лабиринте, из коего никогда не выйдет, ибо не --">