Ллойд Осборн , Роберт Льюис Стивенсон - Тайна корабля

сами стали еще британистее, — ответил ему Хевенс.

— О, я ничуть не переменился, — сказал Додд. — Эта красная салфетка наверху мачты совсем не мой флаг, а моего компаньона. Он не умер, а уснул. Вот он, — прибавил он, указывая на бюст, который составлял одно из многочисленных неожиданных украшений этой необычайной каюты. Хевенс вежливо всмотрелся в бюст.

— Прекрасный бюст, — сказал он. — И очень изящный господин.

— Да, славный малый, — сказал Додд. — Теперь он расстается со мной. Вот тут и все его капиталы.

— Мне кажется, что у него не ощущается особенной скудости в средствах, — сказал Хевенс, с возрастающим изумлением оглядывая каюту.

— Деньги его, вкус мой, — сказал Додд. — Вот эта этажерка черного ореха — старинная, английская. Книги все мои, а этажерка во вкусе французского ренессанса. На эту вещь у нас все заглядываются. Зеркала — настоящие венецианские; вон там, в углу, превосходное зеркало. Эта мазня красками и его, и моя, а глина — моя.

— Как глина? Что такое? — недоумевал Хевенс.

— Да вот эти бронзовые штуки, — сказал Додд. — Я ведь начал жизнь с того, что сделался скульптором.

— Ах, да, я что-то такое припоминаю, — отозвался его собеседник. — Потом вы, кажется, еще говорили, что заинтересованы в какой-то недвижимости в Калифорнии?

— О, я так далеко не заходил, — сказал Додд. — Заинтересован!.. Вовлечен, впутан, это еще пожалуй. Ведь я рожден артистом и ничем, кроме искусства, никогда не интересовался. Если б мне завтра снова пришлось наполнять эту старую шхуну, я, вероятно, опять в нее нагромоздил бы то же, что вы сейчас видите.

— У вас это все застраховано? — спросил Хевенс.

— Да, — ответил Додд. — Нашелся один дурак в Сан-Франциско, который нас страхует и ходит к нам за получением премий, словно волк в овчарню; но рано или поздно мы войдем к нему в милость.

— Ну-с, я полагаю, что мой груз в порядке? — сказал Хевенс.

— О, я полагаю! — ответил Додд. — Хотите взглянуть на документы?

— Знаете, отложим до завтра, — сказал Хевенс. — Теперь вас ждут в клубе. C'est l'heure de l'absinthe ^[2]. Ведь обедаете со мной, Лоудон?

Додд изъявил согласие. Он не без некоторого затруднения напялил свой белый сюртук; он был человек средних лет и благоденствующий. Он привел в порядок свои усы и бороду перед венецианским зеркалом, взял широкополую поярковую шляпу и поднялся на палубу.

Кормовая шлюпка уже ждала его, стоя вдоль судна. Это было изящное суденышко с мягкими сиденьями и полированными деревянными частями.

— Садитесь за руль, — сказал Лоудон. — Вы лучше знаете место, где высадиться.

— Я не люблю править рулем на чужой лодке, — возразил Хевенс.

— Ничего, беритесь-ка за румпель, — сказал Лоудон, спокойно усаживаясь.

Хевенс без дальнейшего протеста взялся за руль.

— Я, признаюсь, не могу понять, какая вам будет прибыль от этого судна? — сказал он. — Начать с того, что оно велико для торговли. Притом у вас тут все так устроено на широкую ногу.

— Право, не знаю, какая будет прибыль, — сказал Лоудон. — Я никогда и не претендовал на деловитость. Мой компаньон ликует. Деньги — его, как я вам уже говорил. Я только так, помогаю.

— Вам больше нравится каюта да койка, правда? — пошутил Хевенс.

— Да, — ответил Лоудон. — Это нехорошо, но это правда, что я больше люблю каюту.

Солнце закатилось, когда они были еще в лодке. С военного корабля раздался выстрел, возвещающий о закате, и на нем подняли французский флаг. Когда они выходили на берег, настала уже тьма. «Cercle International», как величал себя местный клуб, начал мало-помалу выделяться из тьмы огнями своих ламп. Начались наилучшие часы из двадцати четырех в сутках. Противная, ядовитая нукагивская муха понемногу сбавляла свою назойливость; потянуло прохладненьким вечерним ветерком; клубные посетители собирались в компанию провести вместе «час абсента». Мистер Лоудон Додд был представлен решительно всем: самому коменданту, господину, с которым он удостаивал играть на бильярде (купцу с соседнего островка, почетному члену клуба, некогда плотнику на американском судне), портовому доктору, жандармскому бригадиру, фермеру, производителю опиума, каждому белому, которого судьбы торговли или случайности дезертирства с судна закинули на набережную Таи-О-Хае. И каждый отнесся к нему с отменной любезностью, потому что он обладал располагающей внешностью, мягкими манерами, редкой общительностью и --">