Герберт Джордж Уэллс - Катастрофа

один, будет ли он стоять за прилавком и ждать покупателей или нет.

Теперь, когда ставни были подняты, лавку залил яркий свет, сразу обнаруживая, и какой ветхий в ней пол, весь в щелях и углублениях, и какой жалкий вид у держаного прилавка. Все его предприятие явно безнадежно. За последние полгода Уинслоу постоянно видел в мечтаниях веселенький магазинчик, который давал бы хотя и не огромный, но все же приличный доход; перед ним разворачивались картины семейного счастья. Теперь он вдруг резко пробудился от всех своих мечтаний. А тут еще, как назло, тесьма, которой был обшит его черный, вполне еще приличный сюртук, зацепилась — она немного отпоролась — за задвижку у входной двери, и кусок ее оторвался. Подавленное состояние Уинслоу сменилось гневом. Он стоял, весь дрожа; затем злобно дернул тесьму, оторвал еще кусок и отправился в таком виде к Минни.

— Вот, — с упреком сказал он, — полюбуйся. Все-таки не мешало бы тебе немного следить за моей одеждой.

— Я не заметила, что тесьма отпоролась, — удивилась Минни.

— Ты никогда ничего не замечаешь или замечаешь тогда, когда уже поздно, — заявил Уинслоу. Упрек был явно несправедливый.

Минни вдруг взглянула мужу в глаза.

— Если хочешь, Сид, я сейчас зашью.

— Нет, давай сначала завтракать, — буркнул Уинслоу. — На все есть свое время.

За завтраком Минни с тревогой следила за его озабоченным лицом. Он заговорил только раз, причем объявил, что она подала ему тухлое яйцо. Это была неправда; яйцо только не вполне свежее, — Минни платила шиллинг за полтора десятка, — но сносное. Уинслоу отодвинул тарелку и съел кусок хлеба с маслом; затем он снова принялся за яйцо, признав этим, что был не прав.

— Сид, — сказала Минни, когда муж ее встал и направился в магазин, — ты нездоров?

— Нисколько! Здоров вполне, — он с ненавистью посмотрел на нее.

— Ну, тогда, значит, что-то случилось. Неужели ты сердишься на меня из-за этой тесьмы, Сид? Скажи мне, в чем дело. Ты и вчера за чаем был такой же, и за ужином. Ведь тогда тесьма была цела.

— Теперь я буду всегда такой.

Минни вопросительно взглянула на мужа.

— Да в чем же дело? Скажи! — взмолилась она. Жаль было пропустить такой удобный случай. Уинслоу, стараясь произвести как можно более сильный драматический эффект, объявил о грозящей им беде.

— В чем дело? — сказал он. — Да в том, что мы пропали, как я ни старался. Вот в чем дело! Если я ровно через три недели не уплачу фирме Хольтер, Скельтер и Граб восемьдесят фунтов, то… (пауза)… То наше имущество будет описано и продано с аукциона. С аукциона! Вот в чем дело, Минни. С а-у-к-ц-и-о-н-а!

— Ах, Сид! — начала было Минни.

Но Уинслоу вышел, хлопнув дверью. Он почувствовал временное облегчение, словно скинул с себя половину тяжелой ноши. В лавке он начал стирать пыль с картонок, и без того чистых, а затем принялся складывать вновь уже безукоризненно сложенный кретон. Он был в состоянии мрачной подавленности; он чувствовал себя мучеником, которого терзает судьба. Но, во всяком случае, пусть никто не говорит, что он ленится работать. Сколько он трудился, придумывая разные комбинации, устраивая все сам. А теперь конец всему.

Во время обеда, за картофельным пирогом, Уинслоу случайно поднял глаза. Минни смотрела на него. Лицо у нее было бледное, а глаза покраснели. Уинслоу вдруг почувствовал, что у него подступил комок к горлу. Мысли его неожиданно приняли совершенно иное направление.

Отодвинув от себя тарелку, он растерянно посмотрел на жену. Затем встал, обошел вокруг стола и подошел к ней. Она продолжала пристально смотреть на него. Вдруг он молча опустился на колени рядом с ней. «О, Минни», — сказал он. Она сразу поняла, что мир заключен, и обняла его дрожавшие от рыданий плечи.

Уинслоу долго плакал у нее на плече, как маленький мальчик, называл себя мерзавцем за то, что женился на ней и довел до этого, уверял, что такому дураку, как он, нельзя было и пенса доверить, что во всем виноват он, что он «так надеялся», и наконец, он громко застонал. А Минни, также тихо плача, гладила его и шептала ему «шшш», когда он слишком громко рыдал; наконец, ей удалось немного успокоить его.

Тут как раз зазвонил надтреснутый колокольчик у входной двери; Уинслоу поневоле пришлось вскочить, взять себя в руки и показать, что он настоящий мужчина.

После этой сцены супруги начали «обсуждать положение»; они обсуждали его за чаем, за ужином и вечером в постели и --">