Василий Владимирович Быков - Катастрофа

Василь Быков Катастрофа

Казак — так звали на улице и во дворе этого лишь бы во что одетого человека, наверно, за его спортивные с ярко-красными лампасами штаны, которые он носил вот уже который год подряд. Он не обижался и не протестовал, потому что свое настоящее имя, похоже, он и сам забыл. Жизнь его была такая, что из памяти стерлось не только собственное имя, но и, можно сказать, вся незавидная биография. А тут еще он заболел и несколько дней пролежал в горячке. Хорошо еще что нашлось, где лежать — в темном уголке подвала под отопительной трубой. Думал, отдаст концы, так было плохо. Сегодня под утро приснился уж очень плохой сон — какое-то болото, змеи или чудовища, от которых он не мог освободиться. Конечно же, такой сон не обещал днем ничего хорошего, и Казак с отвратительным настроением выполз на холодный зимний двор.

Двор этого огромного, вдоль всей улицы вытянувшегося здания, которое называли «Брестская крепость» за его красный цвет, был Казаку хорошо знаком. Здесь он обитал целый год. Во всяком случае, каждую зиму, потому что летом, бывало, отлучался в пригороды ближе к дачам и «витаминам». Зимой же там было просторно и спокойно, но холодно и голодно. Поэтому городские бомжи перебирались зимой ближе к чердакам и подвалам, а главное — поближе к металлическим ящикам, установленным во дворах. Эти ящики кормили и одевали, и возле них каждый день крутились бомжи не только «Брестской крепости».

Всего здесь было двенадцать ящиков — ржавых, часто горевших, измятых, кривых, стоявших в ряд вдоль всего этого бесконечного двора. Днем они чем-то наполнялись (лишь бы чем), что-то вкусное там попадалось совсем редко, особенно в это голодное время. Но все же… Если рано утром поковырять палкой в их бумажно-целлофановых недрах, то можно было вытащить черствый кусок батона, подгнившую картофелину или банку с остатками консервов. А в зеленом ящике у шестого подъезда иногда попадался и хвост селедки или даже остатки недоеденной колбасы. В этом подъезде жил богатый банкир, и у него все лето делали евроремонт: соединяли три квартиры в одну, и ремонтники, судя по всему, питались неплохо. Плохо только, что об этом ящике знал здесь не один Казак, который сейчас шел именно туда.

После болезни он чувствовал слабость, пошатывался; туфли без шнурков, обутые на босые ноги, скользили по обледеневшему асфальту. Во дворе было еще темновато, неяркий свет отражался только от окон верхних этажей дома. А в некоторых окнах нижних этажей были видны верхушки новогодних елок — голые или с красной звездой, некоторые хозяева спешили порадовать детвору. Когда-то и он ставил елку, когда у него были дети и была семья… В центре двора горел единственный фонарь на тонкой качающейся мачте; казалось, что вместе с ним качается и все вокруг. Но зимой — не то что летом, зимой и без света видно издалека. Еще не доковыляв до шестого подъезда, Казак увидел, что у ящика кто-то крутится. И даже фонариком светит. Но кто это мог быть?

Предчувствуя неудачу, он подошел ближе. Человек поднял голову и выключил свой чуть светившийся фонарик. Конечно же, это была Жердина, их дворовая бомжиха, его соперница и конкурентка, которая никогда и нигде своего не упускала. Там, где уже побывала Жердина, ничего не найдешь, — это Казак хорошо знал.

— Чего ты? Так рано? — с неприкрытым недовольством проговорила она и, не дождавшись ответа, добавила: — А говорили, подох. Не было тебя видно.

— Да вот, не подох, — скупо сказал он. Разговаривать с ней желания не было.

— Болел?

— Болел…

Он заглянул в ящик, заполненный наполовину всякими отбросами. Жердина все еще копалась в нем палкой с гвоздем на конце, подсвечивая себе фонариком. Но, видимо, ничего подходящего там уже не было.

— Пусто, — сказала женщина и выключила фонарик. На земле у ее ног стояла черная сумка, в которую она, конечно же, уже что-то засунула. — В тех тоже ничего нет. Смотрела. На вот, — вдруг она сунула ему в руку высохший кусок хлеба. — Размочишь, сожрешь…

И Жердина пошла дальше, с сумкой в одной руке и с палкой в другой. Она торопилась. Пока другие спят, надо успеть поискать не только в этом дворе. «Всю улицу обойдет», — без злости думал Казак, стоя с куском хлеба в руке. Теперь, наверно, надо было вернуться в подвал, где, он знал, в одном месте сочилась из трубы теплая вода, там же была и пустая консервная банка. И тут он увидел возле ящика бутылки, которые не заметила Жердина. Шесть штук, ровненько --">