Владимир Евгеньевич Жаботинский - Гунн

очень охотно, приветливо, даже немного улыбается. Говорит по-французски точно, только ужасно осторожно, словно несет на ладони очень полный стакан воды и боится расплескать. Акцент — самый саксонский — «ба» вместо «па» и «душур» вместо «тужур». Пленные из других купе поднимают головы и заглядывают через нашу перегородку, но оба солдата в унисон кричат на них: «hepp!», и головы скрываются.

Доктор философии — очень тактичный человек. В его положении уметь держать, знать меру и тон — очень трудно, а он умеет и знает. Когда майор нас познакомил, я не знал, подать ли руку, а он спокойно привстал и поклонился, держась правой рукой за ременной поручень у окна, и тем дал мне понять, что здороваться за руку нам не следует. Ответив на мои вопросы, он вежливо спросил, кто я и откуда, но не задал ни одного вопроса о ходе войны. Вообще держал себя так «unbefangen» ^[2], что и у меня прошла неловкость. Вероятно, он уже привык к любопытству чужих людей.

— Да, — говорит он, — я знал много русских в Галле, у меня даже были приятели из их среды.

— Вы живете в Галле?

— Нет, я там учился, это было уже давно. Живу я во Франкфурте-на-Майне. Вы, может быть, слышали, что во Франкфурте с этого года открыт университет; я, — прибавляет он скромно, — хлопочу там о доцентуре и имею некоторые шансы. Все это сказано в настоящем времени. «Живу», «хлопочу», «имею шансы»; маленькое интермеццо с войной и пленом, очевидно, не в счет.

— Какой предмет вы предполагали читать?

— Я, собственно, специалист по неороманской филологии, мне, вероятно, предоставят пока читать курс по истории средневековой латыни, конечно, необязательный. Но в будущем я надеюсь взять историю французского языка. Оказывается, его конек — диалекты Франции. Оказывается, у них во Франкфурте есть ферейн для изучения романских наречий; в журнале этого ферейна он поместил ряд статей. И он добросовестно перечисляет диалекты, о коих трактовал в упомянутом журнале: vaudois, wallon, gascon…

— Что ж, теперь в Льеже вы могли и практически познакомиться с валлонским наречием, — говорю я, не подумавши, и только потом, когда уже сказано, соображаю, что фраза эта похожа на насмешку или упрек и неуместна в обращении к раненому пленному. Но он не видит в этой фразе ни насмешки, ни упрека и радостно кивает головой:

— Да, да. Вообразите, раньше я ни разу не был в Бельгии. Ездил специально в Лозанну и в Лангедок, а Бельгию все откладывал. Мне действительно было любопытно слышать валлонское наречие, — он улыбается самому себе и со смаком произносит: — «Лидж». Знаете, по валлонски Льеж называется «Лидж»!

И спокойно, неторопливо, с уверенностью, что каждого порядочного человека это не может не интересовать, он сообщает мне, что в валлонском наречии имеются два звука, характерные для английского языка: «дж» и «w»: они произносят wallon как ouallon. Эти два звука были свойственны и языку французских норманнов, а потом, после битвы при Гастингсе, занесены были ими в Англию и там привились. У меня вертится на языке вопрос: неужели об этом он думал, проходя по Бельгии? Но тут у него делается грустное выражение лица — ему, видно, жаль бедной Бельгии, и он это высказывает со вздохом:

— К сожалению, портится валлонская речь. Даже в деревнях, близ самого Шарлеруа, не только дети, но и старики употребляют массу французских оборотов.

И лицо его делается еще грустнее, и он заканчивает:

— Вообще боюсь, что все французские диалекты вымирают, за одним исключением: провансальский держится более или менее прочно. — И тут его лицо озаряется почти блаженством:

— Ах, какой чудесный язык!

Майор, который все время сидел молча, сам родом с устьев Роны.

— Да, — подтверждает он задушевно, — красивый язык. Помните, — обращается он ко мне, — как я вам когда-то в Монпелье декламировал:

   O Magali, ma tant amado,

   Mete la testo au fenestroun! ^[3]

Лицо доктора философии принимает выражение мягкого восторга. Мистраль! Это, — говорит он, — был поистине великий поэт, он по таланту не ниже Ленау. Первые четыре песни «Mireio» достойны сравнения с Гомером или с Библией. — И он спрашивает майора: помните вы сцену, как прекрасная Мирейо собирает вместе с Винсэном тутовые листья? Помните сцену посиделок? Помните описание овечьего стада? — И он цитирует целые строки на языке подлинника. Во дни оны, когда майор был студентом и декламировал «Магали», в его устах этот язык действительно звенел, как --">