Владимир Евгеньевич Жаботинский - Норти

Владимир Жаботинский Норти

Этюд.

Шестилетний Норти жил в Тванне, на берегу Бильского озера. ^[1] Это было в то время, когда бернское кантональное бюро раздумывало, причислить ли Тванн к городам или оставить за ним скромное название селения. Действительно, по величине он напоминал крохотную деревушку, но на вид производил впечатление средневекового города, с узкой мощеной улицей, с высокими готическими домами из серого гранита, тесно прижавшимися друг к другу. Так и остался этот вопрос нерешенным.

Норти жил очень беззаботно. Зажиточные родители покамест не заставляли его работать. Он вечно бродил по западному берегу озера и доходил до Биля на севере и до Неввиля на юге. Дети из Неввиля говорили по-французски с прелестным акцентом истых невшательцев и обучали Норти языку своего кантона; он же учил их болтать на bernerdütsch. ^[2]

Но если к восьми часам вечера — момент, когда все дети в Швейцарии отправляются спать, — Норти не было видно на улице Тванна, родители знали, что кто-нибудь отвез его на остров св. Петра, который также называли островом Жан-Жака. ^[3] Норти очень любил этот островок, знал все его закоулки и все комнаты в развалинах того дома, где «Жан-Жак из Женевы» проводил летние месяцы.

Однажды, когда Норти стоял на мосту и прислушивался к падению шумного водопада Тванненбаха, мать позвала его:

— Nortili! Chumm daher! (Иди сюда!)

Она сказала, что г-н мэр зашел сегодня к ней и подтвердил распоряжение правительства о том, чтобы все дети в Бернском кантоне, начиная с шестилетнего возраста, обязательно посещали школу. Для Тванна школа была в соседнем Лигерце, и завтра Норти должен был в первый раз отправиться туда.

* * *

Учитель школы в Лигерце казался очень добрым молодым человеком. У него был славный звонкий голос, который очень понравился Норти, и когда учитель начал объяснять и рисовать белые узоры на черной доске, Норти заслушался. Ему сразу представилось, что он лежит в зарослях тростника на берегу острова, в своем любимом месте. Голос учителя напоминал ему шелест камыша и рокотанье озерной зыби; шуршанье праздничных платьиц девочек казалось ему шепотом былинок и листвы, а их голубые глазки живо привели ему на мысль тех птичек, которые доверчиво садились там к нему на плечи и приникали шелковистыми головками к его щеке, и кроткие, умные глаза ежика Зилли, выбегавшего к Норти за получкой хлеба. Мысли Норти переносились далеко, и когда учитель обратился к нему с вопросом, он испугался и ничего не отвечал, хотя вопрос был очень легкий и все дети наперебой рвались ответить на него.

Учитель понял, что Норти испугался его, приласкал мальчика, велел ему слушать и стал вторично объяснять то же самое. Но когда он опять повторил свой вопрос, Норти снова испуганно замигал заслезившимися синими глазами, потому что он хорошо слышал голос учителя, но не слышал его слов. И все засмеялись над его незнанием. Но учитель принялся объяснять то же в третий раз. Теперь Норти старался не вспоминать об островке Жан-Жака, и на вопрос учителя он опять ничего не ответил, так как все время думал не о том, что говорит учитель, а о том, что не надо вспоминать об острове.

Мальчики и девочки еще громче рассмеялись: ведь это было так легко и понятно! Но учитель не смеялся. Вдруг он побледнел, страшно закашлялся и сердито затопал на Норти ногами. Норти замер от ужаса и разрыдался.

На следующий день он не пришел в школу. Дети рассказали учителю, что отец жестоко высек Норти за упрямство и после этого Норти куда-то убежал. Учитель подумал про себя, что не побоями следовало бы внушать детям любовь к учению, но вслух он, конечно, не сказал этого.

* * *

Наступили прозрачные сумерки, засверкала голубоватая Венера, и на небо выплыл месяц.

Норти лежал на траве, лицом вниз, у края невысокого, но обрывистого берега и смотрел на воду. Островок затих, но не спал. Зилли сидел на кочке возле Норти и радостно удивлялся, почему его приятель еще не уходит, хотя уже темно. Птички тоже были с Норти очень ласковы. Это были настоящие друзья, которым можно было довериться. Они не стали бы посылать Норти в школу, до которой мальчику не было никакого дела, они не стали бы сечь его и запрещать ему лежать вот так на траве, сколько угодно. И Норти твердо решил остаться с ними навеки.

В траве сияли бенгальские звездочки светляков, и в их голубоватом свете по влажной земле сновали --">