Николай Васильевич Гоголь - Тарас Бульба

I

- А по­во­ро­тись-ка, сын! Экой ты смеш­ной ка­кой! Что это на вас за по­повс­кие под­ряс­ни­ки? И эдак все хо­дят в ака­де­мии? ^[1] - Та­ки­ми сло­ва­ми встре­тил ста­рый Бульба двух сы­но­вей сво­их, учив­ших­ся в ки­евс­кой бур­се и при­ехав­ших до­мой к от­цу.

Сыновья его только что слез­ли с ко­ней. Это бы­ли два дю­жие мо­лод­ца, еще смот­рев­шие ис­под­лобья, как не­дав­но вы­пу­щен­ные се­ми­на­рис­ты. Креп­кие, здо­ро­вые ли­ца их бы­ли пок­ры­ты пер­вым пу­хом во­лос, ко­то­ро­го еще не ка­са­лась брит­ва. Они бы­ли очень сму­ще­ны та­ким при­емом от­ца и сто­яли не­под­виж­но, по­ту­пив гла­за в зем­лю.

- Стойте, стой­те! Дай­те мне разг­ля­деть вас хо­ро­шенько, - про­дол­жал он, по­во­ра­чи­вая их, - ка­кие же длин­ные на вас свит­ки! Экие свит­ки! Та­ких сви­ток еще и на све­те не бы­ло. А по­бе­ги ко­то­рый-ни­будь из вас! я пос­мот­рю, не шлеп­нет­ся ли он на зем­лю, за­пу­тав­ши­ся в по­лы.

- Не смей­ся, не смей­ся, батьку! - ска­зал на­ко­нец стар­ший из них.

- Смотри ты, ка­кой пыш­ный! А от­че­го ж бы не сме­яться?

- Да так, хоть ты мне и батько, а как бу­дешь сме­яться, то, ей-бо­гу, по­ко­ло­чу!

- Ах ты, ся­кой-та­кой сын! Как, батька?.. - ска­зал Та­рас Бу-льба, отс­ту­пив­ши с удив­ле­ни­ем нес­колько ша­гов на­зад.

- Да хоть и батька. За оби­ду не пос­мот­рю и не ува­жу ни­ко­го.

- Как же хо­чешь ты со мною биться? раз­ве на ку­ла­ки?

- Да уж на чем бы то ни бы­ло.

- Ну, да­вай на ку­ла­ки! - го­во­рил Та­рас Бульба, за­су­чив ру­ка­ва, - пос­мот­рю я, что за че­ло­век ты в ку­ла­ке!

И отец с сы­ном, вмес­то при­ветст­вия пос­ле дав­ней от­луч­ки, на­ча­ли на­са­жи­вать друг дру­гу ту­ма­ки и в бо­ка, и в по­яс­ни­цу, и в грудь, то отс­ту­пая и ог­ля­ды­ва­ясь, то вновь нас­ту­пая.

- Смотрите, доб­рые лю­ди: оду­рел ста­рый! сов­сем спя­тил с ума! - го­во­ри­ла блед­ная, ху­до­ща­вая и доб­рая мать их, сто­яв­шая у по­ро­га и не ус­пев­шая еще об­нять не­наг­ляд­ных де­тей сво­их. - Де­ти при­еха­ли до­мой, больше го­ду их не ви­да­ли, а он за­ду­мал не­весть что: на ку­ла­ки биться!

- Да он слав­но бьется! - го­во­рил Бульба, ос­та­но­вив­шись. - Ей-бо­гу, хо­ро­шо! - про­дол­жал он, нем­но­го оп­рав­ля­ясь, - так, хоть бы да­же и не про­бо­вать. Доб­рый бу­дет ко­зак! Ну, здо­ро­во, сын­ку! по­че­лом­ка­ем­ся! - И отец с сы­ном ста­ли це­ло­ваться. - Доб­ре, сын­ку! Вот так ко­ло­ти вся­ко­го, как ме­ня ту­зил; ни­ко­му не спус­кай! А все-та­ки на те­бе смеш­ное уб­ранст­во: что это за ве­рев­ка ви­сит? А ты, бей­бас, что сто­ишь и ру­ки опус­тил? - го­во­рил он, об­ра­ща­ясь к млад­ше­му, - что ж ты, со­ба­чий сын, не ко­ло­тишь ме­ня?

- Вот еще что вы­ду­мал! - го­во­ри­ла мать, об­ни­мав­шая ме-ж­ду тем млад­ше­го. - И при­дет же в го­ло­ву эта­кое, что­бы ди­тя род­ное би­ло от­ца. Да буд­то и до то­го те­перь: ди­тя мо­ло­дое, про­еха­ло столько пу­ти, уто­ми­лось (это ди­тя бы­ло двад­ца­ти с лиш­ком лет и ров­но в са­жень рос­том), ему бы те­перь нуж­но опо­чить и по­есть че­го-ни­будь, а он зас­тав­ля­ет его биться!

- Э, да ты ма­зун­чик, как я ви­жу! - го­во­рил Бульба. - Не слу­шай, сын­ку, ма­те­ри: она - ба­ба, она ни­че­го не зна­ет. Ка­кая вам неж­ба? Ва­ша неж­ба - чис­тое по­ле да доб­рый конь: вот ва­ша неж­ба! А ви­ди­те вот эту саб­лю? вот ва­ша ма­терь! Это все дрянь, чем на­би­ва­ют го­ло­вы ва­ши; и ака­де­мия, и все те книж­ки, бук­ва­ри, и фи­ло­со­фия - все это ка зна що, я пле­вать на все это! - Здесь Бульба приг­нал в стро­ку та­кое сло­во, ко­то­рое да­же не упот­реб­ля­ет­ся в пе­ча­ти. - А вот, луч­ше, я вас на той же не­де­ле отп­рав­лю на За­по­рожье. Вот где на­ука так на­ука! Там вам шко­ла; там только на­бе­ре­тесь ра­зу­му.

- И все­го только од­ну не­де­лю быть им до­ма? - го­во­ри­ла жа­лост­но, со сле­за­ми на гла­зах, ху­до­ща­вая ста­ру­ха мать. - И по­гу­лять им, бед­ным, не удаст­ся; не удаст­ся и до­му род­но­го уз­нать, и мне не удаст­ся наг­ля­деться на них!

- Полно, пол­но выть, ста­ру­ха! Ко­зак не на то, что­бы во­зиться с ба­ба­ми. Ты бы спря­та­ла их обо­их се­бе под юб­ку, да и си­де­ла бы на них, как на ку­ри­ных яй­цах. Сту­пай, сту­пай, да ставь нам ско­рее на стол все, что есть. Не нуж­но пам­пу­шек, ме­до­ви­ков, ма­ков­ни­ков и дру­гих

--">