Александр Гервасьевич Лебеденко - Тяжелый дивизион

Александр Лебеденко Тяжелый дивизион

Предисловие

«Тяжелый дивизион» сразу же после выхода в свет стал крупным явлением советской литературы. Различных книг на самые актуальные темы, с громкими и многообещающими названиями в те годы выходило много, и удивить кого-либо новым, даже очень хорошим романом о первой мировой войне было нелегко. К тому же эта тема уже нашла отражение в ряде выдающихся произведений советской и зарубежной литературы — это «Тихий Дон» М. Шолохова и «Хождение по мукам» А. Толстого, «Огонь» А. Барбюса и «На Западном фронте без перемен» Э. М. Ремарка. Но было и много других романов и повестей о войне, которыми зачитывались в те годы. Правда, время, строгий и нелицеприятный судья, потом все поставило на свои места. О первой мировой войне в нашей памяти остались книги, завоевавшие широкое народное признание. Выдержал испытание временем и «Тяжелый дивизион» Александра Лебеденко, многократно издававшийся, переведенный на другие языки. Лебеденко хорошо знал изнанку жизни царского офицерства. Суровой кистью изображена в романе война с ее ужасами, кровью, картинами отступления армии, пьяным разгулом военного начальства. Писателю удалось на страницах «Тяжелого дивизиона» изобразить широчайшую панораму войны и в то же время показать революционное пробуждение масс. Это самая сильная сторона его таланта. Роман написан в лучших традициях русской прозы. Пусть события в нем порой развиваются и несколько замедленно, но это окупается реалистическими подробностями и основательностью, психологическим проникновением в характеры героев. Сильно, разносторонне выписан главный герой — Андрей Костров, через восприятие которого проходят все события в романе. Лебеденко удалось тонко и ненавязчиво показать эволюцию характера этого вольноопределяющегося из студентов, интеллигентного молодого человека, попавшего в горнило войны.

Георгий Холопов

Часть первая

I. Alma mater

Утро дымилось над Невою. Над мостами, над Академией, над красными столбами ростр поднималось розовое полотно, в которое сверху, из глубины небесного купола, струилось голубое. В тумане, как зарытый в землю по гранитные плечи великан в золотом шеломе, хмурился Исаакий. Белые колонны на золотистом фасаде синода и сената стояли ровными столбиками, вделанными в мозаику этого города, чтобы соединить понятие о красоте с понятием о стройности и порядке.

За серым забором крепости кверху взлетал самый воздушный из всех соборов, скорее намек, почти символ.

Острие над низким каменным массивом неизменно возвращало мысли Андрея к истории этого города. Площади, дворцы, казематы, соборы, казармы и замки выстраивались внезапно в другом порядке, и люди приобретали новое отношение к местам и предметам.

Острие над каменной кладкой — это была мудро задуманная марка-герб, осуществленная в больших размерах, особняком поставленная на островке, чтобы долго, на века, никакой случайный сосед не мог испортить игру простых и уверенных линий.

История страны, конечно, начиналась с Петра. Окно в Европу распахнулось над колыбелью. Всеволод Большое Гнездо — это легенда, Иван Грозный — привидение, Годунов — только прообраз. Величайшая трагедия раскрылась бы в простых вещах, стоящих за этими именами. Было лучше всего перенести их на геральдический щит и оставить в гербарии истории. В двадцать один год историю любят как девушку, как мелькнувшее со страниц учебника и прижившееся видение, любят ревниво и с презрением к упрямым законам жизни.

Город каруселью кружился на оси острия, неслись кареты, придворные лакеи куклами стояли на запятках, скакали гвардейцы в излишне натянувшихся лосинах, монахи трясли козлиной бородой, а за нераскрывающимися стенами крепости, может быть, ходил сказочный кот на золотой цепи.

Но здесь же дремали казематы Петропавловки. Трезвая пушка знала точно время полдня. Предания о виселицах были свежее иных современных событий, и карусель рассыпалась, и деловые пешеходы спешили к мостам и узким зевам многочисленных канцелярий.

Дома, замки, дворцы, музеи становились опять на свои места, и за мостом пожилым иностранцем в мещанской нахлобученной шляпе вставал университет.

Равнодушный сторож, не оглядывая, пропускал студентов во двор, где дрова закрывали первые этажи флигелей и пристроек, и, спасаясь от весенней --">