Форд Мэдокс Форд - Солдат всегда солдат. Хроника страсти - английский и русский параллельные тексты

сказал "менуэт". Ей-богу, в нашей близости было что-то от старинного танца. Мы всегда точно знали, где бы мы ни оказались и что бы с нами ни случилось, куда идти, где сесть, какой столик всем вместе выбрать. Под музыку санаторного оркестра мы вчетвером все разом, точно кто-то подавал знак, вставали и выходили из ресторана, на улицу, где грело нежаркое солнце, или, если шел дождь, укрывались в каком-нибудь уютном кафе. No, indeed, it can't be gone. Нет, такое не кончается. You can't kill a minuet de la cour. С придворным менуэтом покончить нельзя. You may shut up the music-book, close the harpsichord; in the cupboard and presses the rats may destroy the white satin favours. Можно закрыть ноты, запереть клавесин. В платяном шкафу и в гладильной могут завестись мыши - они прогрызут нарядные банты из белого атласа. The mob may sack Versailles; the Trianon may fall, but surely the minuet-the minuet itself is dancing itself away into the furthest stars, even as our minuet of the Hessian bathing places must be stepping itself still. Толпа осадит Версаль, падет Трианон, но менуэт закончиться не может! Этот танец уводит нас к самим звездам, кажется, он по-прежнему звучит на водных курортах в немецких землях Гессен, где мы бывали. Isn't there any heaven where old beautiful dances, old beautiful intimacies prolong themselves? Не могу поверить, что больше нет небес обетованных, где медленно плывет прекрасный старинный танец и кавалеры обмениваются с дамами интимными признаниями. Isn't there any Nirvana pervaded by the faint thrilling of instruments that have fallen into the dust of wormwood but that yet had frail, tremulous, and everlasting souls? Не может быть, что хрупкой, трепетной и вечной душе негде больше обрести нирвану - пьянящую стихию звуков, что, кажется, навеки создана струнными инструментами, которые сами, скорей всего, давно рассыпались и истлели. No, by God, it is false! Нет, все не так! It wasn't a minuet that we stepped; it was a prison-a prison full of screaming hysterics, tied down so that they might not outsound the rolling of our carriage wheels as we went along the shaded avenues of the Taunus Wald. Какой, к черту, менуэт - тюрьма! Не было музыки - мы вчетвером сгрудились в одиночке, где стоял истерический женский визг. Его не было слышно только потому, что его заглушал стук колес нашего экипажа, катившего по темным аллеям Таунус-Вальда. And yet I swear by the sacred name of my creator that it was true. И все же музыка была, клянусь именем Создателя! It was true sunshine; the true music; the true splash of the fountains from the mouth of stone dolphins. Было солнце, звучала музыка, били фонтаны в виде каменных дельфинов. For, if for me we were four people with the same tastes, with the same desires, acting-or, no, not acting-sitting here and there unanimously, isn't that the truth? Я думаю: - ведь если мы, четверо взрослых людей с одинаковыми вкусами, с одними и теми же желаниями казались - нет, не казались, мы были все вместе заодно, то это не могло быть ложью. If for nine years I have possessed a goodly apple that is rotten at the core and discover its rottenness only in nine years and six months less four days, isn't it true to say that for nine years I possessed a goodly apple? Если девять лет подряд я обладал красивым яблоком, не зная, что оно с прогнившей сердцевиной, и обнаружил изъян только спустя девять с половиной лет за какие-нибудь четыре дня, - так разве неправдой будет сказать, что в течение целых девяти лет я был обладателем райского яблока? So it may well be with Edward Ashburnham, with Leonora his wife and with poor dear Florence. Наверняка в таком же неведении пребывал и Эдвард Эшбернам, и его жена Леонора, и бедная милая Флоренс. And, if you come to think of it, isn't it a little odd that the physical rottenness of at least two pillars of our four-square house never presented itself to my mind as a menace to its security? Хотя, конечно, если задуматься, получается немного странно: девять лет подряд не замечать гнильцо, по крайней мере, у двух опор нашего четырехмачтового судна, не видеть никакой угрозы нашей безопасности. It doesn't so present itself now though the two of them are actually dead. Двое из нас уже мертвы, а мне все еще трудно в это поверить. I don't know.... Не знаю... I know nothing-nothing in the world-of the hearts of men. Душа человеческая - потемки. Ничего о ней не знаю - абсолютно ничего. I only know that I am alone-horribly alone. Знаю только, что я одинок, одинок страшно. No hearthstone will ever again witness, for me, friendly intercourse. Не видать мне больше домашнего очага, не вести задушевные беседы. No smoking-room will ever be other than peopled with incalculable simulacra amidst smoke wreaths. Отныне курительная комната для меня - это совершенно непонятный симулякр, дымовая завеса. Yet, in the name of God, what should I know if I don't know the life of the hearth and of the smoking-room, since my whole life has been passed in those places? Хотя, Г осподи, о чем мне еще, кажется, знать, как не о домашнем очаге и курительной комнате, где, собственно, и прошла вся моя жизнь? The warm hearthside!-Well, there was Florence: I believe that for the twelve years her life lasted, after the storm that seemed irretrievably to have weakened her heart-I --">