Анри Барбюс - Ад

Анри Барбюс Ад

I

Я стою перед зеркалом, посредине этой комнаты, где собираюсь прожить некоторое время. Я смотрю на комнату и разглядываю самого себя.

Комната была серая и таила в себе запах пыли. Я вижу два стула, на одном из которых покоился мой чемодан, два кресла с тонкими подлокотниками и с засаленной обивкой, стол с зелёным шерстяным верхом, восточный ковёр, бесконечно повторяемые арабески которого старались привлечь взгляды. Но в этот вечерний момент ковёр имел цвет земли.

Всё это было мне незнакомо; однако я как будто бы знал всё это: и кровать из фальшивого красного дерева, и безличный туалетный стол, и традиционное расположение мебели, и пустоту между этими четырьмя стенами.

*

Комната обшарпанная; кажется, что сюда уже бесконечно приходили. От двери до окна ковёр протёрт до верёвочной основы; изо дня в день его вытаптывала толпа. Резной орнамент стен на высоте рук деформирован, истёрт, весь в неровностях, а мрамор камина вытерт на углах. При контакте с людьми вещи безнадёжно медленно уничтожаются.

Они также меркнут. Постепенно потолок помрачнел как грозовое небо. На белёсых панелях и розовых обоях стали тёмными места, которых больше всего касались: створка двери, окружность покрашенной замочной скважины стенного шкафа и, справа от окна, стена на том месте, где дёргают шнуры штор. Все представители человеческого рода прошли через это место как копоть. Лишь окно осталось белым.

…А я? Что касается меня, то я такой же человек, как другие, а этот вечер такой же, как другие вечера.

*

С этого утра я путешествую; спешка, формальности, багаж, поезд, испарения различных городов.

Вот и кресло; я падаю в него; всё становится спокойнее и приятнее. Моё окончательное прибытие из провинции в Париж знаменует важный этап в моей жизни. Я нашёл место в одном банке. Моё существование скоро изменится. Именно в связи с этим изменением я в этот вечер отвлекаюсь от своих обычных мыслей и размышляю о самом себе.

Мне тридцать лет; они исполнятся в первый день следующего месяца. Я потерял отца и мать восемнадцать или двадцать лет тому назад. Это событие настолько отдалённое, что кажется незначительным. Я не женат; у меня нет детей и не будет их. Бывают моменты, в которые это меня беспокоит: когда я размышляю о том, что со мной закончится потомство, продолжающееся со времени существования человеческого рода.

Счастлив ли я? Да; у меня нет ни скорби, ни сожалений, ни осложнённого желания; стало быть, я счастлив. Я вспоминаю, что в ту пору, когда я был ребёнком, у меня бывали озарения сознания, мистические чувствительные настроения, болезненная любовь к затворничеству наедине с моим прошлым. Я придавал самому себе исключительное значение; я приходил к мысли, что являлся кем-то более значительным, чем любой другой человек! Но всё это постепенно растворилось в позитивном ничтожестве повседневности.

И вот я в данный момент.

Я наклоняюсь из моего кресла, чтобы быть ближе к зеркалу, и внимательно смотрю на себя.

Довольно-таки небольшого роста, сдержанный на вид (хотя я могу быть и возбуждённым в своё время); костюм очень приличный; внешне в моей личности нет ничего достойного порицания, ничего примечательного.

Я рассматриваю вблизи мои зелёные глаза, о которых, по необъяснимому заблуждению, обычно говорят, что они чёрные.

Я беспорядочно думаю о многих вещах; прежде всего о существовании Бога, но не о догмах религии; ведь она оказывается необходимой для обездоленных и для женщин, мозг которых меньше, чем мозг мужчин.

Что же касается философских споров, то я считаю, что они абсолютно бесполезны. Невозможно ничего проверить, ничего доказать. Что же именно можно назвать истиной?

Я осознаю хорошее и плохое; я не совершу бестактности, даже будучи уверенным в безнаказанности. Я не смог бы тем более допустить малейшую чрезмерность в чём бы то ни было.

Если бы каждый был таким, как я, всё шло бы хорошо.

*