Георгий Васильевич Метельский - Один шаг

72-15 задерживается

Ничто не предвещало, что этот день не будет похож на другие. Как обычно, Тимофей Иванович Кистенев, поднеся ко рту блестящую чашечку микрофона, повторял ровным, сиплым голосом: «Береза на приеме, слушаю вас, семьдесят два – пятнадцать». Как обычно, 72-15 запросил условия посадки, и Тимофей Иванович, скося глаза в сторону ровного поля, – не забрела ли туда чья-нибудь шальная корова – сообщил, какой ветер и какие облака и что посадку он разрешает.

Как всегда вот в такие же летние, с устоявшейся жарою дни, он вышел на дощатое, уже нагретое крылечко и, прищурив вылинявшие острые глаза, посмотрел в ту сторону, откуда вот уже несколько лет подряд прилетал в эту пору небольшой грузопассажирский самолет.

Аэропорт был маленький, тихий и как бы заброшенный. На поле росли высокие, некошеные травы. Пригретые солнцем, они душно и пряно пахли. Вдали, на три стороны от поля, виднелась темная, неровная каемка лесов, четвертая же сторона оставалась открытой, и там, километрах в пяти от аэропорта, лежал тоже тихий и тоже маленький деревянный городок Вязовск.

Раз в сутки оттуда приезжали на автобусе-попрыгунчике немногочисленные пассажиры, большей частью командированные в областной центр. Они усаживались на длинную скамейку возле одноквартирного стандартного домика, громко именуемого аэровокзалом, и продолжали начатые в автобусе житейские разговоры, пока помощник Тимофея Ивановича радист Саша не выходил на крылечко и не объявлял торжественно и значительно:

– Товарищи, самолет на подходе, можно приготовиться!

Саша был юн и фигурой напоминал статую физкультурника в городском парке. Он любил хвастаться перед девчонками своей работой и рассказывать о происшествиях, которые случались или могли случиться в их захолустном аэропорту.

Тимофей Иванович, напротив, больше думал о том, как бы, упаси бог, не приключилось чего в его дежурство. Был он уже в летах, высок ростом и своей тощей, сутулой фигурой не походил ни на одну статую в городском парке.

В маленьком Вязовске почти все жители знали друг друга. Тимофей Иванович окинул беглым взглядом вышедших из автобуса пассажиров: кивнул шоферу Вите, поздоровался с франтоватым, пахнущим парикмахерским одеколоном бухгалтером Петром Петровичем, без особого удовольствия пожал снисходительно протянутую руку заведующего горкомхозом Кулябко, облаченного в парусиновый полувоенный китель, остальным ответил на приветствия, вяло приложив бугристые пальцы к козырьку форменной фуражки.

Дребезжа разболтанными от старости частями, подъехала райкомовская «Волга», развернулась и умчалась, оставив инструктора Рязанова, круглолицего, совсем еще молодого человека в прохладной парусине, старавшегося держаться в соответствии с занимаемой должностью – спокойно и веско.

В обычный день Тимофей Иванович не отказал бы себе в удовольствии поговорить с прибывшими о том, о сем, а заодно и выспросить незаметно, что это за незнакомый мужчина в синей шляпе, так увлекшийся книжкой, что продолжал читать ее на ходу. Но, как уже говорилось, это утро не было похоже на другие: резко и требовательно зазвонил телефон, раздался громкий голос Саши: «Вас, Тимофей Иванович!», и Кистенев заторопился в радиорубку, недоумевая, кому понадобился он в шесть часов утра.

Наверное, звонили издалека, слышно было плохо, и Тимофей Иванович все время переспрашивал, надрывал голос до хрипа, а некоторые слова повторял по буквам.

– Ну, что там, товарищ Кистенев? – начальственным тоном спросил инструктор райкома.

Тимофей Иванович вяло махнул рукой.

– Да из Залесской больницы, больную везут. Просят задержать самолет.

– Задержать самолет? – Реденькие, белесые брови заведующего горкомхозом Кулябко поползли кверху. – Ишь, куда хватили!

– Ого, сорок километров, да по такой дороге! – На оплывшем лице бухгалтера появилось деловое выражение. Он энергично вытащил из карманчика часы и, мельком взглянув на время, с хрустом захлопнул крышку. – Часик езды, если не все два!

– Гм, да... – неопределенно хмыкнул инструктор райкома. Он торопился на совещание, которое начиналось сегодня в девять.

Человек в шляпе ничего не сказал, а лишь обернулся к Тимофею Ивановичу и закрыл книжку. Промолчал и четвертый пассажир, приехавший