Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк - Весенние грозы.

и горько плакала.   -- Ты это о чем, дурочка?-- ласково спросила Марфа Даниловна.   -- Мама, я так... -- бормотала девочка, стараясь улыбнуться сквозь слезы.-- Мне так хорошо...   Катя не умела объяснить, что она сейчас чувствовала, но это не мешало ей понимать всю торжественность происходившего. Марфа Даниловна молча обняла дочь и молча поцеловала её в голову, что случалось с ней очень редко,-- она держала детей строго и не любила нежностей. Сейчас мать и дочь понимали друг друга, как взрослые люди.   -- У меня будет синий мундир с серебряными пуговицами,-- хвастался Сережа, размахивая руками.-- И кепка, и шинель... да.   Мальчик прищелкнул языком, а потом показал его сестре самым обидным образом.   -- Сережка, ты, кажется, последнего ума решился?-- окрикнула Марфа Даниловна и прибавила ласково:-- устала я до смерти, Катя... беги в кухню, поставь самоварчик.   Поступление Сережи в гимназию для семьи Клепиковых было настоящим праздником. Марфа Даниловна даже позабыла переменить парадное шерстяное платье на ситцевое, как это случалось только в пасху или рождество. Маленькой Кате именно так и казалось, что у них большой праздник, нет, больше -- теперь всё будет другое.   Чай прошел самым веселым образом и тоже по-праздничному. Обыкновенно Марфа Даниловна выпивала свои две чашки урывками, между делом, а теперь сидела и разговаривала. У ней явилась потребность выговориться. Душа была слишком полна. В обыкновенное время она редко разговаривала с Катей, а теперь говорила с ней, как с большой. Дорогой в гимназию она начерпала грязи в калошу -- это хороший знак. Сережа струсил, а в приемной чуть не подрался с чиновничьим сыном Печаткиным -- тоже мать привела на экзамен. Ничего, славная такая женщина, разговорчивая. Сейчас с швейцаром познакомилась и шепнула потихоньку, что гимназисты зову; старика-директора генералом "Не-мне",-- всё-то она знает, эта Печаткина. Обо всём успели переговорить, пока дожидались очереди, да еще принесло тут жену управляющего контрольной палатой m-me Гавлич. Вся в шелку, так и шуршит... Сунула швейцару целый рубль, ну, её не в очередь и пустили. Богатые-то всегда впереди... А Печаткина, надо полагать, такая же голь перекатная, как и мы, грешные. Потом поповича привели, по фамилии Кубов -- попик такой бедненький, боязливый, всем кланяется. А попович бойкий и всё кулаки показывал Сереже.   -- Это всё будут Сережины товарищи,-- любовно заметила Марфа Даниловна, с некоторой гордостью поглядывая на своего любимца.-- В гимназию только поступить, а там все равны -- и богатые и бедные. Нужно только учиться... Ну, Печаткина-то -- её Анной Николаевной звать -- первая проскользнула к директору, а мне пришлось еще подождать. Уж так это тяжело ждать, Катя!.. Потом выходит Анна Николаевна, веселая такая, а у самой на глазах слезы -- и смеется и плачет от радости, что определила своего-то оболтуса. Ну, потом уж мы с Сережей пошли... Не помню, как и в кабинет вошла. Директор седой такой, лицо сердитое и голос сердитый, а глаза добрые. Увидал Сережу и говорит: "Ну, бутуз, что ты мне принес?" А Сережа...   -- Мама, я не струсил...-- хвастался Сережа, припадая всем лицом к блюдечку с горячим чаем.-- Даже нисколько не струсил!   -- Не ври...-- остановила Марфа Даниловна.-- Еще как струсил-то, Катя. Ну, да ничего, всё сошло благополучно... Директор похвалил за молитвы.   Маленькая Катя слушала эти разговоры с раскрытым ртом, боясь проронить хоть одно слово. Лицо у мамы сегодня такое доброе... Марфе Даниловне было за тридцать. Это была высокая женщина того крепкого, худощавого склада, который не знает износу. Длинное и неправильное лицо сохраняло еще следы недавней свежести, но было сдержанно и строго, как у всех людей, видавших и нужду, и заботу, и неустанный труд. Темные брови и гладко зачесанные темные волосы придавали ей немного монашеский вид, особенно когда она покрывала голову темной шалью. От волнения и выпитого чая лицо Марфы Даниловны разгорелось, и она казалась маленькой Кате такой красивой.   -- И мы, мама, тоже будем богатыми?-- неожиданно спросила девочка.   -- То-есть, как это: богатые?   -- А как же? Ты сама сказала, что только поступить в гимназию, а там все равны...   -- Какие ты глупости болтаешь, Катя!..   -- Мама, а я сегодня похожу в этой курточке? -- вмешался Сережа, занятый своими мыслями.   -- Как хочешь... Теперь уж всё равно: надо будет заводить форму, а твоя курточка пойдет Петушку.   Не допив чаю, Сережа без шапки бросился прямо на улицу, чтобы сообщить новость своим уличным --">